Кэти Пайпер - Красота

— Точно. Я уже говорила, мне хочется пройти через все это самостоятельно, — с улыбкой ответила я, хотя при мысли о том, что домой придется возвращаться одной, у меня от страха все кишки скручивало.

— Ну, тогда увидимся через четыре дня, — сказал папа. — Я горжусь тобой!

Здесь почти никто не говорил по-английски, но я не чувствовала себя иностранкой — из-за того, что вокруг было множество пострадавших от ожогов.

В первое утро я столкнулась с парнем моего возраста, с почти такими же повреждениями, как у меня. Он посмотрел на меня, показал на мою маску и улыбнулся.

— Я тоже такую ношу, — сказал парень с французским акцентом. На какую-то долю секунды я похолодела от ужаса. Он может пойти за мной в комнату и напасть на меня. Я потрясла головой, отгоняя неприятную мысль. Это просто безотчетный, иррациональный страх, — сказала я себе. — Со мной не случится ничего плохого.

В этот момент одна из медсестер позвала меня, чтобы сфотографировать мои шрамы. Когда я услышала щелчки фотоаппарата, на меня нахлынула тоска по прежней жизни. Раньше люди фотографировали меня, потому что я была красивой, мной любовались, восхищались. А теперь я безобразное обожженное создание, вызывающее жалость или отвращение.

Не нужно так думать, Кэти, — оборвала я поток жалости к себе. — Не унывай, выше нос — или что там у тебя от него осталось!

И мое лечение началось. Медики использовали эндермологический аппарат: им двигали по коже, и он разрушал коллоидную ткань рубцов и шрамов, улучшая текстуру кожи, ее эластичность и цвет. Кроме того, использовали ультразвуковую технику. Аппарат был похож на фен. С его помощью врачи выравнивали контуры моего лица и тела. Я ходила на глубокий массаж рук, груди и лица, а также на групповые занятия по тренировке лицевых мышц для восстановления мимики. Кроме того, я проходила гидротерапевтические процедуры, во время которых струи воды под высоким давлением разбивали мне рубцовую ткань.

Все это время я думала о том, как мне повезло приехать сюда, во Францию. Если бы такой центр реабилитации создали и в Великобритании! Там бы могли помочь и другим пострадавшим от ожогов.

Чтобы улучшить физическую форму, я посещала спортзал — впервые со времени нападения. Я уже не была такой истощенной, как до внедрения трубки в желудок, но состояние по-прежнему, мягко говоря, оставляло желать лучшего.

Взобравшись на беговую дорожку, я вспомнила те дни, когда по полчаса разминалась на ней, даже не вспотев. А теперь уже через четыре минуты тело налилось свинцом, и я запыхтела, как двухсоткилограммовый толстяк. Сдавшись, я сползла с дорожки и расплакалась. Мне всего двадцать пять, а у меня тело столетней старухи. Я тощая, как щепка. И в ближайшее время вряд ли смогу приобрести былую форму.

Все процедуры были просто замечательными. Но одна из них чуть не до смерти напугала меня. Когда я, раздевшись до нижнего белья, легла на кровать, вошла женщина-врач. В руках у нее был баллончик, похожий на флакон лака для волос. Она начала распылять какое-то жидкое лекарство на мои руки, грудь, шею и лицо.

— Вы должны лежать неподвижно в течение четырех минут, — сказала она и вышла из кабинки.

Я лежала, не двигаясь, застыв от страха. Жидкость стекала с тела точно так же, как кислота, тогда, на Голдерз-Грин. Внезапно я снова оказалась там, в маленьком кафе, и смертоносная жидкость стекала мне на грудь, бежала по бедрам. Я беззвучно плакала, стараясь сдержать рвущийся из груди крик. Но тут в голове послышался спокойный голос Лизы: «Не паникуй, постарайся оценить ситуацию». Я в клинике, во Франции. Я в безопасности. Та женщина просто пытается мне помочь. Жидкость по-прежнему растекалась по телу, а я все сражалась с собой, стараясь контролировать свои чувства. Хоть и медленно, но паника утихла, и меня вдруг охватила бурная радость.

Я должна держаться! — думала я. — Надо смириться с тем, что такие приступы будут случаться, и напоминать себе, что я смогу через это пройти. Я ВЫЖИВШАЯ, а не жертва — и не имею право об этом забывать.

К концу четвертого дня я уже и сама замечала улучшения в своей внешности. Шрамы под маской были уже не такими красными и страшными, как раньше, а резиновый загубник помог выровнять улыбку. Глядя в зеркало, я чувствовала комок в горле — но это была не грусть, ставшая уже привычной. Я ощущала себя счастливой, потому что наконец могла заметить на этом изувеченном лице отдаленное сходство с собой прежней. Конечно, та широкая улыбка, которую я видела на старых фотографиях, не вернулась. Но я видела ее тень, и это наполняло сердце радостью. Ощущение счастья не покидало меня и во время полета домой. В аэропорту меня встречали родители и сестра.