Илья Стогoв - Таблоид

Товарищи Па-ди-Иста хранятся в запасниках музея. Не исключено, что с бирочками на больших пальцах ног. За всех приходится отдуваться ему одному.

Свернув голову набок и закусив верхнюю губу, жрец который год лежит и покрывается пылью в замурованной пуленепробиваемой витрине. Смотрится усталым. Чтобы толпящиеся вокруг туристы не попортили экспонат, к нему приставлен важного вида смотритель.

Не все хранящиеся у нас останки могут похвастаться столь древним происхождением.

Возьмем для примера Музей антропологии и этнографии (в просторечии — Кунсткамера), единицу хранения № 3394. Под этим номером значится небольшой, наполненный формалином аквариум. В аквариуме плавает отрезанная человеческая голова с дырой в затылке.

История экспоната захватывает, как неразгаданная тайна Лоры Палмер.

Прежнего владельца головы звали Джа-лама. Накануне Первой мировой он, одетый в плащ буддийского монаха прямо поверх формы генерала царской армии, появился в Монголии и заявил, что пришло время восстановить империю Чингисхана в границах XIII века.

Подняв кочевников, Джа-лама больше десяти лет носился по степи, без потерь переживая все смены правительства. Там, где он появлялся, тут же устраивались человеческие жертвоприношения кровавым буддийским богам, во время которых лама собственноручно сдирал с пленников кожу и пил еще теплую человеческую кровь.

Те, кто встречался с ним и по нелепой случайности оставался после этого в живых, вспоминали, что был лама потрясающе образован, столь же потрясающе жесток и, без сомнений, обладал экстрасенсорными способностями. Мог, например, без наркоза проводить полостные операции или внушить целому казачьему разъезду, будто невидим.

Кончилась его эпопея в 1923-м. Переодетые тибетцами-паломниками, бойцы Специальной бригады Народного правительства Монголии попросили в горной ставке Джа-ламы ночлега.

Утром, прямо во время богослужения, они хорошенько нашпиговали хозяина пулеметными пулями, разогнали по домам все шесть сотен его наложниц, в куски изрубили охотничьих псов и опечатали сокровищницу. Сердце Джа-ламе они вырезали, поджарили на костре и, по-братски поделив между собой, съели.

Поскольку при жизни ламу объявили воплощением будды Авалокитешвары, то после его смерти были предприняты меры к тому, чтобы сохранить чудодейственные мощи.

Отрезанную голову прокоптили в огне, натерли солью и на монгольский манер замумифицировали. Сперва реликвию возили по городам и демонстрировали желающим. Затем насадили на пику и выставили перед зданием Верховного Совета Монголии.

Когда и почему голова оказалась в Ленинграде, неизвестно. Исследовательница Инесса Ломакина пыталась выяснить этот вопрос, но не преуспела.

Зато Ломакина выяснила, что люди, имевшие отношение к экспонату № 3394, — а уж тем более те, кто пытался о нем писать! — умирали быстро, таинственно и в основном не своей смертью.

Вывожу эти строки, и пальцы холодеют от ужаса.

Вообще, Кунсткамера — тема особого разговора.

Всем известно, что первый отечественный музей задумывался Петром как выставка всяческих уродцев. Основу экспозиции составила коллекция, приобретенная у голландского врача Фредерика Рюйша.

Вернее, не так. Рюйш не был только врачом. Был не только врачом. Рюйш был художником.

Да, он изготовлял чучела из человеческих тел. Но, завершив работу, он аккуратно красил ногти изготовленным гомункулусам в ярко-красный цвет.

Да, ему приходилось по ночам воровать с кладбищ свежих покойников для своих опытов. А из отходов производства он составлял философско-художественные композиции.

Например такие, как гирлянда из детских черепов, декорированная несколькими заспиртованными желудками и красивыми камешками, собственноручно вырезанными доктором из почек и желчных пузырей пациентов.

Обычно прижимистый Петр был пленен искусством голландца. За его коллекцию самодержец отвалил сумму, равную стоимости хорошего военного корабля. Так и родилась Кунсткамера.

Всего пару веков назад на том самом месте, где сегодня с толком проводящие каникулы школьники могут полюбоваться закатанными в банки детскими головами, функционировал публичный Анатомический театр.

Тела на сцену вносили прямо с Университетской набережной. Публика рассаживалась на деревянных скамьях и с замиранием сердца следила за тем, как иностранные патологоанатомы вскрывают покойников.

Наибольший аншлаг случился во время разделки трупа француза по фамилии Буржуа.