Залман Шнеур - Дядя Зяма

— Хайкеле! Хаюшинька! Хаюньчик! Хаймулинька! Хайшмулинька!

Не помогает. Хая занята, Хая не слышит. Или прикидывается, что не слышит. Но любовь реб Шахне к жене переливается через край. Он не может сдержаться:

— Хайлаткеле! — зовет он ее. — Хайэнтеле! Хаймончинке! Хайпончинке! Хайлялькеле! [191] Хая-оладышек, Хая-уточка, Хая-маковница (лакомство из мака), Хая-пончик, Хая-куколка ( идиш ). Здесь и далее ласковые прозвища образованы сочетанием имени Хая и различных еврейских слов.

Не помогает. Хая не отвечает.

— Хайкецеле! Хайплецеле! Хайбейгеле! Хайэйгеле! [192] Хая-кошечка, Хая-лепешечка, Хая-бубличек, Хая-глазок ( идиш ). Хая! А?!

Самое время замолчать, потому что Хая вбегает с засученными рукавами, и она очень раздражена.

— Чего тебе, злосчастный? Горе ты мое!

— Хайголделе! [193] Хая-золотко ( идиш ). — пытается помириться реб Шахне. — Я только хотел…

Но Хая не собирается мириться. Она знает, что муж на ходу придумывает, зачем он ее позвал. И она кричит:

— Ты же никому житья не даешь! Меламед убежит из нашего дома.

Со временем реб Шахне сам убеждается, что меламед и жена отчасти правы. Просто так целый час подряд кричать «Хая, Хая!» не очень-то красиво и не очень «музыкально». И тут реб Шахне в голову приходит совершенно новая идея. А именно: когда ему нужно позвать жену, он начинает вслух читать недельный раздел…

Его недельный раздел состоит при этом всего из одного слова — Хая. Но он варьирует это слово на сотни ладов, со всеми тропами Пятикнижия, так что получается целый недельный раздел, вроде того, что опытный чтец Торы пропевает с бимы в бесмедреше.

Начинать начинает реб Шахне с тихого ворчания, как тот, кто про себя репетирует недельный раздел и не хочет никому мешать.

Хая с махпах пешита [194] Здесь и далее название различных тропов (знаков кантилляции), используемых при публичной рецитации текста недельного раздела Торы в синагоге. и Хая с рвиа , и Хая-Хая-Хая с мерха-типха мунах-аснахта .

Хая не отвечает.

Понемногу реб Шахне разогревается и, раскачиваясь, начинает с удовольствием вплетать разные тропы в имя своей жены. И чем дальше, тем громче и громче. Хая с зарка , и Хая с пазер , Хая с закеф котон , и Хая с тлише ктоно , и Хая с тлише гдоло … Когда же и это не помогает, он переходит к таким тропам, которые очень редко попадаются в недельном разделе, например: Хая с карни-паре , Хая с мерха капула и даже Хая с тройным трубным шалшелес …

Так он разгоняется все быстрей, входит во вкус, и из имени Хая получается целая еврейская симфония, звучащая всеми тонами Пятикнижия, всеми его руладами. Реб Шахне уже сам забыл, что это было всего лишь средство позвать жену. Средство превратилось в цель. Ему просто очень нравится провести четверть часа с еврейским напевом на устах, играя при этом именем своей жены. Но как только реб Шахне видит, что Хая бежит к нему, держа в руке связку ключей или скалку, он заканчивает свой «недельный раздел» веселым и широким мерха-типха и мунах-аснахта , как заправский чтец Торы заканчивает чтение недельного раздела перед мафтиром.

— Хая-Хая! Ха-а-а-я! Ха-а-а-о!

Случается, что Хая останавливается, пораженная такой почетной встречей и такой торжественностью. В ее сердце не остается злости на мужа, и она только для проформы спрашивает:

— Чего тебе, горе ты мое?

Но от большого воодушевления и певческого возбуждения реб Шахне и сам забыл, зачем она ему понадобилась. И он растерянно мямлит:

— Вот… Вот сейчас, Хаинька! Вот, подожди минуточку…

Как назло он вспоминает все, что ему было нужно, только когда жена уже поспешно и тихо ушла. И реб Шахне заново начинает читать свой «недельный раздел».

Когда происходит то, о чем было рассказано выше? В любой день, когда санный путь плох или шоссе раскисло от дождя и, значит, проезжающих мало. Зато в день ярмарки, или после хорошего снегопада, или в те часы, когда люди едут с оршанского поезда, извозчичьи кибитки подкатывают к шинку одна за другой. В такие дни Хая слышит гораздо лучше. Например, стоит только Шахне ее позвать, и она сразу тут как тут. До чтения «недельного раздела» с ее именем дело уже не доходит.

Сегодня как раз такой чудный зимний день. Хороший санный путь. Примерно через час начнут прибывать шкловские извозчики со своими шудаками . В шинке пока тихо. Реб Шахне, укутанный в одеяло, сидит в своем кресле: он дремлет с открытыми глазами и прислушивается вполуха. На стойке приготовлены еврейские закуски: рубленая селедка, холодные куриные желудки, холодная гусятина, соленые огурцы. Меламед на содержании единым духом проходит лист Геморы с Лейзерке, единственным сыном реб Шахне. До обеда еще целый час. Теперь, поскольку нервный меламед пришел в себя, отдохнув от постоянного крика, он может углубиться в самую трудную часть учебы, в Гемору. Он растолковывает Лейзерке: