Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Кудрет понял, что писарь делает запись в регистрационной книге.

— Мое имя… Так ведь в деле все указано. Впрочем, пожалуйста — Кудрет Янардаг [24] Кудрет — сила, янардаг — вулкан. .

Имя, а особенно фамилия привели помещика в восторг. Да и могло ли быть иначе? Имя и фамилия обычно соответствуют внешнему виду. Надо бы уговорить его переехать в их касабу и вступить в Новую партию! Тогда бы они со свояченицей наверняка… Как-никак, а после смерти мужа ей осталось три тысячи денюмов земли. Поженятся, займутся партийными делами, а там, глядишь, его депутатом в меджлис выберут. Ему бы только попасть в меджлис!

Кемаль-ага продолжал строить планы, в то же время восхищаясь тем, с каким достоинством, неторопливо бей-эфенди отвечает писарю на вопросы, — он буквально подавлял его своим величием.

Дай бог, чтобы бея-эфенди сразу не освободили. А уж если они вместе просидят несколько месяцев в тюрьме, Кемаль-ага приберет его к рукам. Свояченица — женщина что надо, Кемаль-ага в этом убедился. Она и мужа своего покойного с первого взгляда полюбила, когда тот проезжал на лошади по торговой части касабы. С этим беем-эфенди она утешится, а вот с ним, Кемаль-агой, не могла… Однажды ночью, когда его жена рожала, он полез в постель к свояченице. Она проснулась и предупредила: «Закричу!», но не закричала. Кемаль не испугался, но с тех пор больше не приставал, даже пальцем к ней не притронулся.

— У вас, эфендим, есть постель? — спросил писарь.

— Постели нет, — ответил Кудрет.

— Слава аллаху, у меня найдется все, что нужно: матрасы, одеяла, еда, выпивка, — объявил Кемаль-ага.

— Бей-эфенди будет с вами?

— Разумеется…

Кудрет хотя бы для приличия мог сказать: «Ну что вы!», но он принял все как должное.

— Если что понадобится, я всегда к вашим услугам! — с готовностью произнес писарь.

— Понадобится — передам через кого-нибудь!

Писарь был просто счастлив. Об этом бее-эфенди говорит весь город, он прибыл со специальным поручением. Сегодня вечером, сидя с друзьями в кабачке, писарь может похвастать, что имел удовольствие находиться в обществе человека, достойного всяческого восхищения, разговаривал с ним, угощал его кофе… Все они лопнут от зависти! Хорошо, что начальник еще неделю пробудет в отпуске. За это время писарь успеет сблизиться с этим человеком, завоюет его расположение и в скором времени, возможно, получит приличную должность. Ведь бей-эфенди послан Анкарой произвести ревизию во всем вилайете…

Кудрет встал, желая показать, что вся эта возня с формальностями ему изрядно надоела.

— Полагаю, с моим вопросом покончено…

— Покончено, эфендим, покончено. — И писарь бросился вперед по коридору: — Пожалуйста, пройдемте в камеру. Соблаговолите отдохнуть…

Когда они проходили через тюремный двор, можно было подумать, что прибыла инспекционная комиссия. Завидев эту троицу, заключенные расступались и вопросительно глядели друг на друга. Но, судя по тому, с каким благоговением писарь обращался к неизвестному господину, тот, несомненно, был важной персоной. Кто же он? Судья? Генеральный инспектор тюрем?..

Один из заключенных, получивший за растрату десять лет, схватил Кемаль-агу за руку и спросил, кого они сопровождают. Кемаль-ага с досадой отдернул руку, словно хотел сказать: «Нашел время!» — после чего никто уже не осмелился обратиться к нему с подобным вопросом.

— Вот и пришли! — сказал писарь, указывая на «камеру для высокопоставленных», к которой вела ветхая деревянная лестница. Быстро взбежав наверх, он остановился у двери и крикнул:

— Эй, что там у вас происходит? Камера это или конюшня?

Появились два прислужника и, пристыженные, разошлись в разные стороны. Они, оказывается, забрались в камеру, чтобы там побороться.

Немного погодя пришел старший надзиратель с двумя подчиненными. Увидев писаря, он разозлился:

— Опять ты, Хикмет-эфенди, ходишь по камерам?

Совсем недавно писарю за это крепко досталось. Писарь должен неотлучно находиться в канцелярии. Только старшему надзирателю дозволено появляться в любом месте тюрьмы. Писарю же не положено шляться по камерам и орать на арестантов.

— Борются, как собаки… — промямлил писарь.

Надзиратель не хотел упустить случая проучить писаря, — да еще в присутствии важной персоны.

— Как собаки? Люди борются, как люди, а не как собаки. И вы не имеете права обзывать их собаками. Прошу вас вернуться к своим обязанностям!

Писарь почувствовал себя вконец уничтоженным.