Андрей Левкин - Вена, операционная система

Еще перемены: на углу сквера и Келлермангассе, по мою сторону, раньше было граффити – мужское и женское лица, вписанные – лицом к лицу – друг в друга поцелуем. Граффити сохранилось, причем к нему теперь добавился еще один элемент: стилизованная морда типа из трех четвертей круга с глазом, расположенным так, как если бы недостающая четверть была ртом. Распространенная фишка. Из этого рта в сторону взаимно склеенной пары излучались три сердечка. Граффити с двумя лицами за год не выцвело и не поблекло, так и осталось зеленым, а новый рисунок был серым. Да, еще этот белый и голубой странно выложенный кафель: явно не без смысла, на темно-сером доме.

Возможно, этот начавшийся икспириенс связан с тем, что люди стали вести себя как-то не так, как могли бы. Не хуже, чем следовало, но только можно было бы реагировать и спокойней. Не кто-то отдельный, а в среднем по обществу. Очевидно, были возможны более спокойные действия, вообще – их личные возможности допускали и более самостоятельные форматы жизни. То есть меня в этой диспозиции можно тогда расценить как попавшего в некую дырку, в которой обходишься без внутренних возмущений, а эмоции, которые снаружи, меня там не найдут.

А когда тебя не касается соборное возбуждение, то все спокойней и логичней. Дело дошло даже до того, что стало возможным слушать старые глупые песенки, разглядывать без отвращения что угодно и даже немного читать то, что все эти люди наковыряли раньше, – без малейших чувств, просто выясняя, что они там имели все в виду. Личный драйв не исчез, он перестал быть горизонтальным, ушел в плоскость, расположенную чуть иначе. Она с общественными процессами пересекалась не по физиологической кривой, поэтому драйв стал спокойным. Конечно, это была незнакомая его фаза. В чем-то она и не очень приятна, потому что производит выключенность из общественной действительности. Просто какое-то материализовавшееся отсутствие. Как теперь с этим жить, если в этой точке все чувственные – социально-чувственные – процессы замерли навсегда? Но это не беда, потому что ощущение было приятным. Как из жары в нормальную погоду. Все как-то расслабляется, но делается бодрее.

Да, этот феномен – если чувственно до наглядности – можно свести к попаданию чего-то в свою дырочку. Или колёса шестеренок совпали, подошли наконец по размеру с тем, чтó они крутят: обе стороны фактически слиплись, и их, шестеренок, зубцы перестали ощущаться. Полностью теряешь свои внешние формы – а как не потерять, когда они уже влипли в окружение – открывая типа дорогу к дальнейшей – не сказать, что непременно более важной, но уж точно спокойной деятельности. Вот совпали, все вокруг стало понятным, а самого тебя и нет почти. Это очень приятно всем чувствам.

Или такой проход между домами, или дверь в стене – протиснулся, а там тихо. Пропал постоянный гул с прихрюкиванием, разве что немного что-то шелестит и пощелкивает. Или как если среди толпы вдруг какая-то точка полной эмоциональной невидимости, невключения. Думаю, в схожих чувствах пребывал Т.С. Элиот в пору «Четырех квартетов». Они и были употреблены на эстетическую реализацию этого вида драйва.

Но тогда проблема: если попадаешь в такие свои, дополнительные ко всему прочему, места, то их надо бы зафиксировать, пусть словами. А это сложно, потому что слова будут связаны с привычной реальностью, а она тогда – как ее ни искажай, описывая, – затянет в себя. Потому что такое свое место определяется очень расплывчатыми штучками, которые трудно в окрестности вписать. Точнее – чтó можно сделать с этими окрестностями, чтобы там нашлось место той точке, которая представляет собой уход от них?

Да, такие штуки можно пытаться уловить, построив тотальную метафору из обыденных элементов. Это работает, но слишком уж суггестивно, уничтожая само явление. Обкладывая – для надежной видимости – это свое место метафорами, как кирпичами, производишь объект всё из того же привычного пространства. Да еще и разгорячишься по ходу дела, отчего и включишься обратно. А ведь дело было именно в том, что нашел проход в тихое пространство, где тебе иначе. Не так что за подкладку сущего, хотя можно считать и так – поскольку обычно такое ощущение живет недолго.

И вот здесь у меня был вариант – город Вена, в котором я почему-то всегда оказывался как именно в таком месте. Колесики зацеплялись, все шло само собой. Ни от чего не надо отчуждаться, ничему не надо противостоять. Поэтому как только вышеупомянутое ощущение появляется, то можно отправиться туда, где все складывается и без умственных усилий. Не так уж что захотел и сразу отправился – пансион следовало заказать заранее. Вообще это не Вена сама все выстраивает, сложнее. Не был бы я теперь в этой фазе, так уже пошел бы пить коричневый кофе в переходе Шоттентора, где пересадка с линии U2 на трамваи, маршрутов сразу на десять. Кофе там хороший, а на стене висит доска с прежними ценами в шиллингах. Но именно 7-й округ и эта лавочка были тем, с чего следовало начинать такой приезд, – дальше уже не собьешься. А вот Августин к моим структурным ресурсам не относится – он тут свалился сам по себе. Тем более что лишь на третий раз в Вене я соотнес это чучело в милом для меня месте с историческим фактом.