Андрей Левкин - Вена, операционная система

Или была какая-то общая неустойчивость невыраженной природы – что-то чуть-чуть где-то наклонилось, изменились какие-то гирьки на весах и пространство немного наклонилось: ветки качнулись, картина сдвинулась, и этот факт можно назвать и ветром, хотя больше было похоже, что меняется картинка в калейдоскопе. Чуть-чуть повернуть, кто-то повернул, и с легким шорохом, с шуршанием возникает другой рисунок. Мало отличающийся от прежнего.

Сбоку от деревьев на той стороне стоял шестиэтажный дом. Серо-бурый, за год слегка изуродованный строительными работами – в стене возле угла пробили длинную кривую канавку, вложили туда кабель и не заделали. Даже и не пытались, замазали только местами, чтобы провод не вывалился. У этого дома угол срезан, там неширокий дополнительный торец. На уровне второго этажа из него выдвигается небольшой постамент, а на нем – под козырьком – непроясненный маленький всадник на вздыбленном конике. Оба, похоже, бронзовые. А под всадником, в промежутке между ним и окном первого этажа, выходящим в этот торец, – какой-то непонятный и несколько даже стилистически неуместный орнамент из десятка голубых и двух белых квадратных плиток. То ли зачем-то решили покрыть кафелем весь торец да бросили, то ли еще почему. Голубенькие такие, чистые на грязно-сером цвете этого дома. По прошлому разу я этого украшения не помню.

У самого дома над подъездом рельефная надпись: Якоб Бадл, кожаный – не кожный же – grosshandlung, оптовик по кожам. Jacob Badl. Тут я знал, что если войти в подворотню, то будет двор, где стены всех домов совершенно оплетены плющом. Теперь, конечно, листьев еще нет, и сухие ветки прижались ко всем стенам двора. Плющ же как ссыхается на зиму, так получается большая сеть с узелками на месте, наверное, листьев: похоже на провода и небольшие лампочки – только не включенные, а по вечерам, значит, может оказаться и иллюминацией.

Так вот, чучело-фонтан. Когда я был на этом месте в прошлый раз, то так и не выяснил, что это и зачем. Осмотрев, пришел к выводу, что, верно, какой-то вариант немецких гномов в палисадниках. Май 2008-го, впрочем, был дурным: все время ливни, а тут еще эта малохудожественная уродина, да еще из постамента вода льется. Так устроено: постамент, на постаменте чаша, примерно эллипс. В ней – следующий постамент, четыре грани которого по центру украшает некоторая лепнина (овощи-фрукты-цветочки). В середине орнаментов торчат металлические трубки, из которых в чашу льется вода. На постаменте – некий герой, опершийся задом на еще какой-то служебный прямоугольник. В руках у него нечто похожее на волынку. Челюсть крупная, стрижка – горшком, шляпа с узкими полями. Все, что снизу до героя, имеет песочно-розовый цвет, сам он и та штука, на которую опирается, – цвет настоявшегося такого бетона.

Так все это и выглядит, однако суть дела оказалась исторической. В промежутке между моими появлениями в этом сквере в мае 2008-го и нынешним мартом (2009-го) я был в Вене еще и пролетом из Москвы в Краков и из Кракова в Москву. Странные стыки, к тому же они были неудобны по времени: ни по дороге туда, ни обратно я не успевал съездить в город. Разве что можно было добраться на электричке до Wien-Mitte, чтобы на следующем же поезде отправиться назад. Ну можно полчаса походить в окрестностях Митте, что не есть счастье с их вечным ремонтом. Пратерштерн и Реннвег – не лучше. Я и не поехал, отчего стал неплохим знатоком аэропорта Швехат. Нашел в полуподвале даже дешевый магазин сети «Billa». Заодно, в качестве, что ли, компенсации, купил книжку «Wien. Ein Reisebegleiter. Von Susanne Schaber, Insel Verlag, 2007».

Книжка простецкая, с лирико-познавательными вывертами на городском материале. Пафосная и сентиментальная: «Schön alt und schön neu» – Вена, а как же еще. Составлена из описаний десятка строго организованных маршрутов: «Über den Nachmarkt und Mariahilf in die Josefstadt», например. Стилистика – тоже задушевная, да там еще и стишки. Но это нормально, поскольку автор писал ее с искренним ощущением того, что находится в лучшем месте в лучшее время, а лучшее время тут всегда. Понятно, чтение таких сочинений может вызвать ложное чувство причастности к городу, который и в самом деле не чужой, – но не чужими же привязками усиливать свои? Тем более когда все это еще и облеплено фотографиями, подписанными в духе: «Mit dem Fiaker durchs alte Wien».

Но эта сентиментальность была развита до состояния трипа, происходящего в мозгу автора книжки по ходу перемещений по реальным улицам. С привлечением, разумеется, справочной и художественной литературы. А чем эмоциональнее разрабатывается трип, тем отчужденней он для постороннего и тем сильнее на него подействует. Отчужденность там нарастала и оттого, что все это базировалось на общекультурном анамнезе: вот Ингеборг Бахман живет в 3-м бецирке-округе (Landstraße), вот она там же знакомится с Целаном. А Музиль, как же тут без него, пишет на Rasumofskygasse 20. пару глав «Человека без свойств»; переулок Разумовского тоже 3-й округ – все это в соответствующей главе книжки. Но Вена у нее в сумме действительно возникает, а ее автор выглядит вполне невымышленным элементом города: вот, у них принято чувствовать и так сладко.