Андрей Левкин - Вена, операционная система

Одновременно здешняя жизнь не так уж отличалась от привычной, чтобы примерять на нее свои обстоятельства, прикидывая – как бы, кем бы я был тут? Меня, конечно, тут как раз фактически нет, а есть лишь три дня в пансионе: никаких многолетних затрат вроде медитаций и строгой дисциплины какой-то духовной жизни. Хороший вариант, экономный.

Притом что я, конечно, ощущаю свое влипание – уже и потому, что я здесь, и через свои чувства ко всему этому. По факту данного текста и рассуждений на эту тему, наконец. Но мне заметно то, что незаметно, например – как именно тебя захватывает этот город своими бытовыми и временными для тебя физиологическими отношениями, спасибо простуде. Да, все поверхностно, вскользь, не углубляясь, но мозг уже приводит какие-то свои параметры в соответствие с их значениями здесь – так в память вставляется, заменив/вытеснив предыдущий, новый код подъезда после смены жилья. На второй день я еще мог глядеть на это со стороны: на то, как именно меня захватывает и уточняет до своей версии город; тратя время именно на наблюдение за этим процессом. Когда и где это еще возможно?

Я еще тут не укоренен, и к этому временному здешнему мне от какого-то неизвестного, но реального меня-as-is, как такового тянется прозрачная субстанция, тонкая, как растянутая жевательная резинка. Тянется и тянется откуда-то, как прозрачный человек бесформенного вида; по необходимости тянется к телу, все соединяя: это медиа и есть message, откуда-то выталкивающийся тебе в рот или пальцы. Неважно, как это на самом деле, но я воображу себя так и смогу глядеть на все непредвзято. Потому что их городское вещество я с детства не ел, а за два дня оно хоть и накопилось, но в количестве, пригодном лишь для стороннего сочувствия и неполного понимания.

В Вене же – с ее стороны – какое-то такое вещество, которое физиологически модифицирует новоприбывших; в том случае, конечно, когда они согласны на этот акт (ну, не зажимаются) и если более-менее годятся ей по свойствам. Вещество это – не запах; газ не газ, влага не влага, не воздух даже, что-то отчужденно колючее. Не так что колющее, а как-то мелко покалывающее, и не так, как кактусы с мелким подшерстком, который своим колхозом и впивается. Нет, уколов много, но они отчетливо различимы и отдельные; каждый из них есть острое проницание, боль проходит в момент укола – жало доставать не надо, и она, Вена, его тоже не вынимает. Как если бы ледяные иголки: укололи и тут же растаяли. Нет, все же присутствует и запах: слабый горький, не дыма, может быть, миндаля – едва выраженного, только его оттенок. Запах сопровождал не иголки, не укол, он возникает по факту переживания ощущения, и не после, а еще за секунду до него. В остальном же Вена для меня так и не пахла, она была разве что немного злая: как я в моих личных обстоятельствах (ценностный вакуум), так и она в своих общественно-социальных. Будто у нас тут сейчас относительно схожий возраст.

Ее вещество было белесо-прозрачным, минимально липким. Вот, рассказывают, у катаров было такое свое – оставшееся неизвестным, конечно, – вещество, присутствие которого в их телах давало им возможность менять физиологию, обходиться без символики тайн и легко переносить сжигание на кострах. Не говоря уже о вегетарианстве и неверии в особый смысл семейной жизни, равно как и прочего здешнего ада. Вряд ли бы эта особенность освобождала их от переживаний на тему ценностного вакуума, но коль скоро такого вещества в организме уже много, то они могли воспринимать ситуацию как нормальную дисгармонию местного ада. Конечно, раз уж я с этим корреспондировал, то и сопрягал все подряд с самим собой. Собственно, с кем еще.

Но Вена, да, не пахла и не собиралась начинать: ни в каком из вариантов не пахла. Да, были пятна отдельных запахов в апреле, когда цветет всякое разное, но тоже – едва-едва. Именно пятнами, по локальной необходимости, но это не запах города в целом. Чуть-чуть запах побелки в метро на линиях 4 и 6, где эти бело-зеленые-золото-черные павильоны. Даже если там и не побелка, а краска – стены не особо пачкались, но они все равно выглядели как побеленные, откуда и призрак ее запаха. Иногда свежей сыростью пах дождь, но только пока еще падал вниз, а в виде луж уже не имел запаха. Ну да, может быть, мой запах совпадал с венским, но что именно совпадало? Запахи субстанций, или же субстанция вообще пахнет всюду одинаково, а именно в Вене у меня есть в нее дырка, вход?

Возможно, в этом и состояла моя тяга к этому странному месту – а как не странному, когда поведение города всегда было нелепо, и вообще, крах городского проекта: раз уж, опять же, их тут сейчас живет меньше, чем в начале XX века. Но и обреченности длительного увядания тоже не было, несмотря на громадное количество заброшенных лавок. Вообще, если тут музеефикация и крах, а я ощущаю с этим городом сходство, то что же, мои дела обстоят так же? Тогда надо их улучшать, именно за его счет. Ему-то уж тогда все равно.