Андрей Левкин - Вена, операционная система

Раз уж в этом тексте внутри еще и частный путеводитель, то вот описание Нашмаркта: это постоянно действующий продуктовый рынок с положенными ему лавками. Имеются также и харчевни, разного сорта. Они стоят вне зависимости от своего ранга, где уж какая оказалась. Есть даже почти шикарные. Хорошо кормят во всех, но вот по воскресеньям не работает ни одна. Еще проблема с туалетами, уличный вечно сломан/закрыт, а в харчевнях удобств нет. Ну, ни в одной из трех, где я бывал.

Блошиный Нашмаркт оказался мероприятием очень массовым. Что ли восемь рядов столиков-лотков уходили вдаль не менее чем на полкилометра, начинаясь от станции Кеттенбрюккенгассе и, надо полагать, до того места, где река Вена появляется из-под земли. Да, тут решена физиологическая проблема Нашмаркта: есть тут туалет, на входе в метро.

Вниз по реке к Карсплац – продуктовый Naschmarkt, вверх – Flohmarkt. Сколько там народу, торговых мест и много ли предметов – сразу не поймешь, вокруг людей столько, что они не то что загораживают перспективу, а продвигаться сложно. И все это блестит, поскольку на лотках много различного стекла – посуды, хрусталя, картин, упакованных в стекло, – а солнце резкое. Еще и металлические поверхности, да и пластмасса блестит не хуже стекла. Что до разложенных вещей, то доминирует обычный для блошинок временной отрезок, с конца XIX века по шестидесятые прошлого. Или даже свежее, но это уже специальные предложения: например, стол, накрытый синей скатертью, на нем плотно разложены сияющие хирургические инструменты. Нет, 1960-ми не заканчивалось; видимо, с тех пор время пошло быстрее, и совсем старьем уже выглядели и диски с компьютерными играми чуть ли не первого поколения для PlayStation, и игрушки семидесятых – явно связанные с мультсериалами. Или вот зачем-то была ксерокопия филармонической программки юбилейного вечера Караяна, случившегося вообще год назад.

Все это очень мило, а массовость, как одушевленных лиц, так и неодушевленных предметов, затягивала в себя: так можно утонуть, например, в куче зерна, не говоря уже о горе снега. Скорее все же первое, учитывая повышение моей температуры – то ли простудное, то ли от физического трения с многочисленными венцами, между которыми надо было протискиваться (рассматривают экспонаты внимательно и неторопливо; а может, приходят именно затем, чтобы потолкаться, – где такой телесный контакт у них тут еще возможен). Надо полагать, температуру подогревали и эманации выложенных здесь штук. Ход мыслей, которые начались в пансионе, хотя и был немного сбит дорогой, но продолжился, теперь уже намереваясь уйти в принципиально тупую глубину с обязательной для нее бессмысленностью, но ведь именно это и вызывает самые сильные чувства у любого мыслящего существа. Что может быть тупее, чем думать о ходе времени и его необратимой силе, глядя на выкладки блошиных рынков?

Ах, в пансионе возникали строгие и красивые мысли, а здешние уже походили на резиновых надувных лягушат. Условно зеленый лягушонок, к нему приклеен тонкий шланг, на другой стороне которого – помпочка рода клизмы. Давишь на нее, лягушонок подпрыгивает, желая привлечь к делу методику В. Беньямина и классифицировать возможные опции данного места:

– Здесь можно приобрести себе дополнительную память. Купить, например, бытовую финтифлюшку, а потом – будто она всегда была твоя.

– Также здесь лежит вполне сконцентрированное как таковое (см. выше про временной диапазон вещей). Как его забрать себе – неведомо, но то, что оно тут лежит, – все равно хорошо.

– Просто объекты искусства, сделавшиеся таковыми уже и по причине своей невоспроизводимой теперь чудаковатости. Тут та-а-акие странные пепельницы, например: совершенно разлегшаяся на боку худая и длинная серебряная дама в бальном платье, которое – аккуратно разложенное – и является местом, куда стряхивать пепел.

– Некоторые из предметов представляли чувства и отношения, которые теперь не найдешь, да и не понять. Например, обычные плюшевые звери, но – с такими выражениями морд, которым трудно поставить в соответствие какую-либо из известных эмоций. Может быть и так, что сделаны-то они были понятными, а уже процесс неконтролируемого старения добавил их лицам неизвестные чувства.

– Беньямин как таковой: дополнение к его искусству в эпоху технической воспроизводимости. Предметы, будучи когда-то тиражными, со временем перестали ими быть – основные тиражи канули, а сохранившиеся экземпляры стали уникумами.