Стив Дьюно - Собака, которая спустилась с холма. Незабываемая история Лу, лучшего друга и героя

Зима началась и закончилась. Прошло уже больше года с того дня, когда доктор Сандерс сказал, что Лу осталось жить шесть месяцев, а он все еще двигался, пусть и с нашей помощью.

— Чемоданчик!

Он терпеть не мог эту кличку.

— Лу, пойдем гулять.

Мы дошли до парка под дождем. Вести его с поддержкой было проще, у него не заплетались лапы, он не заваливался набок и не спотыкался. Каждые полсотни шагов я менял руку, это было не так уж тяжело.

Через тропинку метнулась белка. Лу глухо гавкнул и натянул поддержку.

— Старые привычки – самые живучие. — Я потрепал его по голове и сделал знак «хорошо».

На краю нашей поляны я жестом подал команду «паста» и указал место, где он мог помочиться. Здесь мне надо было полностью принимать на себя вес его тыльной части, зато так он отлично справлялся и не падал.

Потом мы вместе лежали под деревом. Я давал ему печенье и массировал поясницу. Он косился на куст с синичками.

— При каких условиях ты бы мог прикончить лучшего друга? — спросил я его. — Каковы параметры?

Он посмотрел на меня.

— Р-р.

— Ты мой лучший друг.

Он пытался понять, что я говорю, но это было слишком сложно, у нас не было общей отправной точки.

Это было дорогой в бесконечность. Знать его. Ни конца, ни начала. Как ребенок, который залает вопросы: «Что было раньше?», или «Что будет потом?», или «Куда уходят собаки?»

— Ты заслуживаешь того, чтобы жить. Это твое право. Это не обсуждается. Когда ты сам будешь готов, дай мне знать или просто уйди во сне. Так это будет. Так это у людей. В любом случае, тебе решать. Если станет слишком тяжело, я сделаю то, что должен, но то, что ты не можешь танцевать тарантеллу, — еще не повод тебя убивать.

Он любил смотреть на меня, когда я с ним говорил, даже когда слух ему отказал. Он улыбнулся и вздохнул.

Когда мы стареем и дряхлеем, нам не хочется есть. Это очень сложная штука. Очень достойная и неуловимая.

Мой дед умер от лейкемии и болезни сердца. Он приехал из Италии совсем молодым, и у него всегда был отменный аппетит. Он тяжело работал и строил свою жизнь с нуля.

Итальянская культура определяется едой. Пища – это тот клей, что держит нас вместе. Но в последний год жизни дед к этому остыл. Завтраки и обеды, которые были когда-то так важны для него, утратили смысл. Он перестал есть, молиться, надеяться. Мой дед, родившийся в прошлом столетии, переживший землетрясение, оползень, Муссолини, мировую войну, путешествие через океан, превратился в призрак и умер в своей постели, в Нью-Йорке, забыв все те вкусные блюда, что он когда-то любил.

Мясо – это очень важная, очень давняя вещь. Мы были мясом для хищников раньше, чем их приручили. Для собаки еда – это святое. Еда – это сила и жизнь. Я никогда не встречал пса, который бы постился, и если я такого увижу, то не стану ему доверять.

Мы молимся о спасении души, они охотятся. Это одно и то же. Но когда мы мочимся под себя на смертном одре и молим о спасении грехов, они мочатся во сне, потому что им снятся белки. Для собаки еда – это вечность.

И теперь для Лу еда стала основной страстью. Что ему еще оставалось? Он был глух и не мог ходить без посторонней помощи. Зато пища по-прежнему была волшебством.

За час до обеда он оживлялся, пофыркивал и ворочался в своем убежище рядом с кухней, где проводил теперь почти все время. Но, несмотря на отличный аппетит, он продолжал худеть. Зад стал совсем костлявым, и даже мощная грудь как-то съежилась. Он ел, как не в себя, но не мог это переварить.

Мы давали ему все самое лучшее – свежую ягнятину, говядину, куриные шеи, яйца, требуху. Его никогда не тошнило, и я мог менять его меню каждый день. Он никогда не знал заранее, чего ожидать, и это подогревало интерес.

Для Флавио еда никогда не значила так много. Он любил сначала понюхать, потом отойти, попривыкнуть к новому запаху, и только тогда вернуться. К тому времени Лу давно успевал справиться со своим обедом и был готов преподать Флавио основной урок собачьего этикета: «Ешь быстро!»

— У него брови растут, — заметила Никки.

— На колдуна стал похож.

— Шерсть опять грязная. Ты давно его купал?

— Недавно, но искупаю, конечно. У него сальные железы стали плохо работать, и сам умываться он уже не может. Раньше он чистился, совсем как кошка.

— А еще он пукает. Часто.

— Ты тоже.

— Кто бы говорил. Вы с ним можете соревноваться.

Мы немного повозились, потом устроились на полу рядом с Лу. Я даже поиграл в ним в «чокнутого пса». Он был счастлив.