Илья Эренбург - 10 л. с.

За всеми столиками сейчас только и говорят, что о «Ситроене». Услышав одышку маклера, гости марают скатерть вином, темным, как бычья кровь. Вот этот продал восемьдесят «Ситроенов» два часа тому назад. Может ли он теперь спокойно обгладывать листики артишока?.. Только г-н Обер невозмутим. Ему нет дела до «Ситроена». Может быть, он занят «Салониками»?.. Кто знает. Он меланхолично сосет спаржу. Вот подходит к его столику молодой человек с книжечкой. Он что-то показывает г-ну Оберу. Тот, не отрываясь от еды, роняет:

— Хорошо. Продолжайте.

Швейцар, сдувая пыль с котелка, шепчет:

— Что вы думаете насчет «Ситроена», господин Обер?

Господин Обер пожимает плечами:

— Я об этом вовсе не думаю. Позовите-ка машину!

Господин Обер садится в автомобиль. Это не «Ситроен». Нет, г-н Обер достаточно заработал и на меди и на поташе, чтобы приобрести хорошенький «бьюик». Он едет, лениво покачиваясь. Он не смотрит в окно на другие автомобили. Он не читает биржевого бюллетеня. Спокойно он нажимает кнопку. На двери медная дощечка: «Редакция „Республиканского финансиста“». Г-н Обер молча здоровается. Редактор, заикаясь, шепчет:

— Ну, что?.. Что?..

На редакторе вязаный жилет. Его усы смешно прыгают. Он похож на наседку. Г-н Обер прежде всего вынимает папиросу; постучав ею о портсигар, он закуривает, потом садится на протертый клеенчатый стул и, лениво растягивая слова, говорит:

— В порядке. Последний курс — восемьдесят. А теперь садитесь-ка за работу. Лучше всего клюет на консорциум…

Вытерев старое перо о жилет, редактор выводит крупными буквами: «Нам сообщают о переговорах Ситроена с „Дженераль моторс“, а также с заводами Оппеля и Фиата. Подъем ценностей таким образом вполне законен, и мы можем только рекомендовать нашим…»

Старое перо скрипит. Редактор громко дышит: слов нет, он взволнован.

Господин Обер читает Марселя Пруста. Он живет среди сиамских котов, среди ландшафтов Ван-Гога и старинных глобусов, один, с франтоватым и грязным лакеем Луи. Никто не скажет, что это — квартира биржевика. Годовые отчеты, бюллетень курсов, газетные вырезки — все засыпано стихами сюрреалистов, фотографиями марсельских притонов и серебряным пеплом сигар.

Не всегда г-н Обер занимался фосфатом или медью. Прежде он был писателем, даже социалистом. Он хотел идти по стопам Эмиля Золя и бороться за справедливость. Он презирал тогда роскошь и «Красную лилию», жизненный путь г-на Мильерана и шакалий рев вокруг биржи. Он был молод к непримирим. Он снимал крохотную комнатку на улице Монж и ездил во втором классе трамвая.

Шли годы. Роман Поля Обера «История подкидыша», изданный на сбережения старой тетки, разошелся в четырнадцати экземплярах. Никто не написал о нем ни строки. Не так уж плоха была книга, но в Париже что ни день выходят десятки новых романов, а у критиков всего две руки и один желудок. Обер обиделся: он обиделся не только на критиков, но и на человечество.

Он писал в левой газете задорные фельетоны. Он требовал революции: только революция способна проветрить Европу!.. Но вместо революции наступали муниципальные выборы, и социалистическая партия шумно праздновала победу: в Блуа она выиграла шестьдесят восемь голосов. Г-н Обер не на шутку затосковал. Тут-то он встретился с Люси. Люси была обыкновенной голубоглазой стенографисткой. Справившись деликатно о достатке своего нового поклонника, она разок с ним пообедала в дешевом кабачке, немного покапризничала, немного повздыхала — как-никак у нее были голубые глаза, — а потом преспокойно вышла замуж за агента страхового общества. Тогда Поль сказал своему приятелю, студенту-медику, что у него старая слепая собака и что ему необходимо раздобыть стрихнин.

Он мог бы умереть. «Золотая утка» так бы и не узнала столь солидного клиента!.. Он не умер. Может быть, в то сентябрьское утро была слишком хорошая погода и солнце переспорило всех? Может быть, наш мизантроп неожиданно испугался желудочной рези? Он бродил весь день по улицам, потом уснул, а проснувшись, сладко потянулся. Ничего не поделаешь — надо жить, справедливость — ерунда, никакой революции не будет, Люси, да и всех легко заполучить, для этого нужны только деньги. Что же, друг Поль, мы будем зарабатывать монету!..

В душе Обер не мог, однако, избавиться от своего пристрастия к литературе. Он стал маленьким сотрудником одной из биржевых газет, но, прославляя подозрительный банк «Хутконс и Кº» или акции фантастической «Гватемалы», он не раз повторял любимые слова Шамфора: «В жизни человека неминуемо настает пора, когда сердце должно или разбиться, или окаменеть». Он спрятал склянку в шкаф, следовательно, он должен теперь всучить наивным провинциалам бумаги несуществующих приисков. Выбор сделан.