Урс Видмер - Дневник моего отца

Мирта была женой промышленника — его звали Арнульф, Арнульф Керц. Он выпускал где-то в центре страны электрические приборы — тостеры, утюги, кофемолки. Мирта жила с мужем, двумя дочками в том возрасте, когда девочки все время хихикают, и горничной-итальянкой на верху склона, где начинался лес. Не очень близко, но все-таки недалеко. В свой первый визит Клара и отец (для Клары этот визит стал и последним) прошли по круто поднимавшейся вверх улице, которая меньше чем за десять минут привела их к дому. Это была настоящая вилла с римскими колоннами по обе стороны двери, рододендронами в передней части сада и большим тюльпанным деревом в глубине. Правда, идти пришлось мимо похожего на парк сада с дубами и елями, огороженного забором из штакетника, вдоль которого бегали с громким лаем два черных добермана. Отцу раз и навсегда хватило злобных собак, поэтому при втором визите — на следующий день, теперь уже без Клары — он направился к Мирте обходным путем, затратив на полчаса больше времени. Он прошел прямо до реформистской церкви, потом вверх на гору, затем по дороге между опушкой леса и небольшими домиками с садами-огородами, поросшими викой, и наконец вышел на улицу, обойдя доберманов с другой стороны.

Отец и Клара пошли к Мирте и Арнульфу, потому что их пригласили на домашний концерт. На открытке из бумаги ручной выделки были вытеснены буквы, казавшиеся написанными от руки: «Просим ответить». Как отец и Клара попали в число избранных, осталось тайной Мирты. Когда отец ее об этом спросил, она улыбнулась и сказала, что у него очень красивая жена.

Остальными гостями были промышленники, как Арнульф, или их жены, или соседи. Среди них присутствовала дама, в замужестве мадам де Монмолен. Эдмон де Монмолен, ее муж, импортировал сигары и сейчас находился в деловой поездке в Гаване, а может, и в Стамбуле.

Гвоздем вечера был пианист. Несколько гостей, в том числе и мадам де Монмолен, с которыми отец и Клара выпили по бокалу белого вина для настроения, предполагали как нечто само собой разумеющееся, что музыкант — любовник хозяйки дома. Вскоре она хлопнула в ладоши, одарила всех ослепительной улыбкой и сделала приглашающий жест в сторону гостиной. Все расселись на ампирных стульях и табуретах с розовыми подушечками, стоявших полукругом вокруг рояля. (Мадам де Монмолен, хотя ее и нельзя было назвать пожилой дамой, пригласили сесть в кресло с позолоченными ножками.)

Пианист, одетый во фрак, вошел через садовую дверь и поклонился так низко, что волосы, словно занавеси, скрыли его лицо. Играл он вариации Бетховена на тему Диабелли (лучше всего ему удалась тема Диабелли), и уже после первых тактов лицо его покрылось потом. Мирта не сводила глаз с его пальцев, порхающих над клавишами, а сияющий Арнульф глядел на свою жену, которой всегда удавалось залучить таких выдающихся артистов. (До этого — тогда отца и Клару еще не приглашали — у них выступал тенор, раньше певший у самого Ансерме [52] Эрнест Ансерме (1883–1969) — швейцарский дирижер. Музыкальный руководитель «Русского балета С. Дягилева». , а до него был еще один пианист, пионер аутентичной музыки, для которого Арнульф специально брал напрокат молоточковый рояль времен Гайдна.)

Пианист поклонился под жидкие аплодисменты и тут же сыграл на бис Рахманинова, а может, и Чайковского, во всяком случае, пьеса, потребовавшая от него всей силы его поразительных пальцев, звучала как-то по-русски. В это время хозяйка дома пустила по залу блюдо — раньше она никогда не делала ничего подобного, — на которое первой положила двадцатифранковую банкноту, и это до такой степени возмутило ее гостей, людей, безусловно, богатых, что они, положив деньги, ушли, почти не прощаясь. Мадам де Монмолен так даже не посмотрела на Мирту, а протянула руку только Арнульфу, который от неожиданности неловко поцеловал ее. Гости, обгоняя друг друга, словно спасаясь бегством, молча покинули дом, и спустя несколько минут в гостиной остались только Мирта, Арнульф, пианист, отец, Клара и один из соседей, единственный, кто пришел на вечер в будничной одежде — на нем была рубашка из шотландки и кожаные сапоги. Мирта тактично постаралась замять скандал, она прямо-таки источала иронию, а Арнульф никак не мог понять, почему гости столь поспешно ушли. Пианист, стоя у рояля, в темпе пьесы, сыгранной им на бис, пил бокал за бокалом белое вино.

Шестеро оставшихся снова расселись — стульев было достаточно, — поставив бокалы и бутылки перед собой на пол или на рояль. Мирта села рядом с отцом. (Арнульф взял на себя пианиста, а Клара беседовала с соседом в сапогах.) Мирта и отец говорили о Селине [53] Луи Фердинанд Селин (1894–1961) — французский писатель. , о том, что он подлый фашист, но какая замечательная у него книга «Путешествие на край ночи»! О Поле Леото [54] Поль Леото (1879–1956) — французский писатель, автор «Литературного дневника» в 19 томах. и его восьмидесяти кошках, о том, что, по результатам опроса, Иоганна Шпюри [55] Иоганна Шпюри (1829–1901) — швейцарская писательница, автор произведений религиозного содержания для юношества. — любимая писательница немецких девушек — немецких! — в то время как мальчики предпочитают Карла Мая [56] Карл Май (1842–1912) — немецкий писатель, автор приключенческих романов. , но в основном разговор вертелся вокруг вопроса, спал Гете с госпожой фон Штейн или нет. Мирта придерживалась того мнения, что спал, и мотивировала это тем, что даже дама из высшего веймарского общества имела сердце и не могла отказать Гете. Тем более что ее собственный муж был такой деревяшкой. Отец полагал, что не госпожа фон Штейн, это само собой разумеется, а Гете был слишком стеснителен, чтобы позволить себе нечто большее, чем словесный флирт, пусть даже самый рискованный. И только в Риме, когда отец и мать, равно как и госпожа фон Штейн оказались достаточно далеко, он смог привести в свою комнату прекрасную Фаустину, а скорее, она его.