Отохико Кага - Приговор

На днях я наблюдал одно весьма любопытное явление. На балконе, из щелей между бетонными плитами, давно уже лезла какая-то неопределённая трава, и вдруг она украсилась прелестными красными цветочками. Никогда не думал, что в бетоне может что-то расти, а уж цвести и подавно! Красные цветочки слабо трепещут под ветром, они — сама радость! Глядя на них, я почувствовал прилив бодрости и взялся читать «Саронские цветы». Это документальные записки одного патера, который был миссионером в пустыне. Он всю жизнь хранил верность завету Святого Иоанна Креста: «Когда тебе предстоит сделать что-то чрезвычайно важное, представь себе, как поступил бы Иисус Христос, если бы ему было столько же лет, сколько тебе, если бы у него было твоё здоровье и если бы он оказался в такой же ситуации, и веди себя соответственно». Патер свято верил, что в любой, самой бесплодной пустыне могут расцвести цветы Нового Завета.

После полудня

Отец Пишон говорит, что не понимает страсти японцев к бейсболу. «У нас во Франции, — смеётся он, — нет ни одной бейсбольной площадки». Японцы же, по его мнению, не способны понять страсти французов к велосипедным гонкам. Вот и выходит, что в Японии и во Франции действуют разные законы перспективы. И дело вовсе не в том, что одни лучше, другие хуже, просто то, что кажется нам совершенно естественным, человеку, живущему в другой стране, может показаться лишённым всякого здравого смысла. А уж когда сидишь здесь и пишешь для людей, живущих где-то там, за стеной… Стоит только потерять бдительность, и… Но ты — совсем другое дело. Ты ведь прекрасно разбираешься в моей перспективе.

Вечером

Похолодало. Небо затянулось тучами, и из любования осенней луной ничего не вышло. Насекомые тоже затихли. С каждым днём осень всё ощутимее вступает в свои права.

Итак, с одной книгой покончено, перехожу к следующей. Теперь на очереди «Земля Благодати Божьей». В последнее время мне постоянно хочется читать: едва кончаю одну книгу, жадно хватаюсь за другую. Помню, такое же настроение было у меня, когда я учился в лицее. Возвращение молодости, что ли? С чего бы?

Вторник, вечером

Напишу тебе несколько слов, а потом лягу. Твоё письмо получил, спасибо. В последнее время постоянно моросит холодный дождь, такое ощущение, что наступила зима, но сегодня неожиданно выдался ясный день.

Ты всё корпишь над своей дипломной работой? Неужели шизофрения такая сложная болезнь? Меня она живо интересует, ведь многие находят её у меня, так что ты уж постарайся, разберись как следует. Почему ты говоришь, что от твоей работы не будет никакой пользы для науки? Ценю твою скромность, но ведь в эту работу ты вложила всю душу, откуда же такая неуверенность в себе? Конечно, дипломная работа это не статья, опубликованная в научном журнале, она может остаться незамеченной, но всё равно она должна быть пронизана твоим искренним и добросовестным отношением к науке. Слышишь? Взбодрись, выпяти грудь колесом, как Задавака, и вперёд! И потом, знаешь, если работаешь в полную силу, то, когда работа завершена, ощущаешь необыкновенный прилив бодрости. Представляю, как обрадуется твой приятель, увидев тебя бодрой и весёлой. Я уже не говорю о себе. Готова ты поделиться со мной своей радостью? Я-то ведь тоже стараюсь жить в полную силу. Хотя в этом заброшенном, презираемом свободными людьми месте нечего и рассчитывать на то, что кто-то тебя похвалит (ну кроме тебя и матери, конечно.)

В чём смысл такой жизни? А в том, что ты и мать дарите мне своё душевное тепло, искренни со мной и никогда меня не предадите. И от этого мне хорошо. Хорошо. Хо-ро-шо.

Четверг, вечером

Сегодня мать принесла мне букет космей, и он стоит теперь передо мной в вазе. Цветы обычно приносят сразу, ведь, если этого не сделать, они завянут и их останется только выбросить.

Знаешь, мама всегда привязывает к своему кошельку бубенчик, и он так нежно звенит, когда она входит. А когда уходит и от двери оборачивается, чтобы проститься, я тоже слышу тихий звон — дзинь-дзинь… Как будто ребёнок шалит.

У матери всё лицо в глубоких морщинах. Седая голова. Она совсем старуха. Да и то, ведь ей уже восемьдесят. Половина её морщин на моей совести, я был плохим сыном. Иногда мне хочется утонуть в этих морщинах.

Но сегодня мама была очень бодра. Она больше не плакала, а рассказывала, с каким интересом перечитала «Повесть о Гэндзи», к которой не притрагивалась вот уже тридцать лет. Сразу стало видно, что она учительница литературы: просвещая своего непутёвого сына, не очень-то сведущего в классике, говорила вдохновенно и с достоинством, даже морщины распределились вокруг рта красивыми складками.