Отохико Кага - Приговор

Такэо наклонил голову, как бы говоря «спасибо». Значит, он пользуется репутацией полностью контролируемого заключённого. Он вдруг почувствовал себя уязвлённым и с огорчённым видом сказал:

— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. Честно говоря, всё произошло слишком неожиданно и быстро, я толком ничего и не понял.

— Потому-то я и спрашиваю — есть ли у тебя какие-нибудь соображения по этому поводу. Ты человек интеллигентный, и у тебя должно быть своё мнение. Я думал, ты мне поможешь.

— Я и не отказываюсь вам помогать. Но у меня уже третий день кружится голова. Я даже к врачу обращался, но без особого успеха. Вчера на спортплощадке я тоже плохо себя чувствовал и не следил за тем, что происходит вокруг.

— Да? Ясненько. Жаль. Я надеялся, что получу от тебя более вразумительный ответ. — И Фудзии смерил его недовольным взглядом. Такэо обезоруживающе улыбнулся. — Кстати, у меня к тебе ещё один вопрос. Ты не заметил ничего необычного в словах и действиях Коно, особенно после того, как он вернулся в камеру?

— Нет, пожалуй, ничего не заметил.

— Коно разговаривал в основном с Карасавой?

— Не знаю. Видите ли, вчера я получил разрешение на постельный режим и весь день лежал…

— Дело в том, Кусумото… — Тут Фудзии затряс широкими плечами и понизил голос до еле слышного шёпота: — Карасава покончил с собой.

— Что?! — Такэо подумал, что начальник зоны шутит, но тот смотрел на него совершенно серьёзно. Вот, значит, в чём дело… Весь этот шум перед рассветом был из-за Карасавы. Интересно, как он умер? Повесился на простыне или полотенце? Или, как это чаще всего бывает, перерезал себе вены осколком стекла? А кстати, почему начальник зоны счёл возможным открыть ему столь важную тайну? За те шестнадцать лет, которые Такэо провёл в тюрьме, несколько человек покончили с собой. Но об этом становилось известно только по слухам, которые распространялись среди заключённых, тюремное начальство хранило молчание. Внезапный перевод заключённых из одной камеры в другую в целях более успешного контролирования дело самое обычное. Так что скрыть самоубийство проще простого.

— Сегодня утром, — сказал начальник зоны. — Ты, небось, и сам кое-что приметил.

— Да нет, я спал… — И Такэо скривил губы, пытаясь изобразить удивление. На самом деле особенного удивления он не испытывал — кто-кто, а Карасава вполне мог задумать и осуществить самоубийство.

— Ещё раз предупреждаю: никому об этом не говори. Из нулевой зоны об этом теперь знаешь только ты, и я рассчитываю на твоё понимание…

— Но почему? — почтительно, но без особого страха спросил Такэо.

— Потому что ты ветеран и должен понимать — дело сугубо секретное.

— Но раз это такой секрет, зачем открывать его мне?

— А, вот что тебя беспокоит. Ну-у… — Фудзии скрестил на груди руки. Потом снова сел по-турецки и, прищурившись, совершенно другим, задушевным тоном сказал: — Затем, что нам нужна информация и мы рассчитываем на твоё содействие. Ты близко общался и с Карасавой, и с Коно, ну, может, и не совсем близко, но, во всяком случае, часто с ними беседовал. К тому же Коно твой сосед, ты мог слышать, о чём они между собой разговаривают. Может, и нехорошо так говорить, но само расположение твоей камеры позволяет с большой долей определённости допустить, что ты мог что-то случайно узнать. Ну так как же?

— Боюсь, что ничем не могу вам помочь. А Карасаву я вообще впервые увидел вчера на спортплощадке, до этого я даже знаком с ним не был.

— Ничего, любая информация сгодится. Вспомни, не намекал ли тебе Карасава на своё желание покончить с собой? Не обсуждал ли ничего такого с Коно? Подумай, внакладе не останешься.

Такэо содрогнулся. «Внакладе не останешься» — обычная присказка начальника зоны, пятнадцать лет назад, когда произошёл тот инцидент с побегом, он тоже намекал, что замолвит за него словечко в суде, но так ничего и не сделал. Теперь-то Такэо знал, что рапорт начальника зоны мало что значит, во всяком случае, он никак не может быть основанием для отсрочки приведения в исполнение приговора. Никаких надежд на Фудзии Такэо не возлагал. Но тем не менее кивнул с самым невинным видом.

— Хорошо. Кое-какие соображения у меня, конечно, имеются. — Фудзии, явно заинтригованный, поднял брови, но Такэо тут же добавил: — А собственно говоря, как именно он умер?

— Этого я тебе не могу сказать. — И Фудзии, словно вспомнив о своём служебном долге, бросил быстрый взгляд на две золотые нашивки, сверкающие справа на обтянутой мундиром груди. Затем извиняющимся тоном проговорил: — Подробности узнаешь из газет.