Внезапно на их территорию вторгся вертолёт. Пролетев над спортивной площадкой так низко, что можно было разглядеть членов экипажа, он пронёсся над крышей корпуса, улетел в сторону торгового квартала, покружился там и снова пошёл в атаку. Рокот мотора — точь-в-точь паровой катер — хлестанул по остаткам снега, по солнечным пятнам, пробежал по мыслям, плоти, коже, костям, задал всем подвернувшимся хорошую взбучку. Надзиратели и заключённые, задрав головы вверх, смотрели на зловеще увеличивающийся вертолёт. Однако на этот раз он не стал резко снижаться, а медленно кружился примерно на стометровой высоте.
— Наверное, что-то случилось, — предположил Андо, крутя на ладони мяч. — Может, пожар?
— Не исключено. Во всяком случае, явно произошла какая-то неприятность, — отозвался Такэо. Приходилось сильно напрягать голос, иначе ничего не было слышно, они говорили громко, как актёры на сцене. Андо ещё что-то сказал, но из-за рокота мотора Такэо не расслышал, что именно, и подошёл поближе.
— Эй, Кусумото, представь, что оттуда — раз, и выбросили верёвочную лестницу. А ты за неё ухватился — и дёру! Здорово, правда? Ха-ха-ха…
— А в Америке действительно был такой случай. Но это всего лишь газетчики. Небось, собирают материал для какого-нибудь сюжета. Наверное, в связи со вчерашним пикетом… Место происшествия, то да сё. Гм, а впрочем, их, кажется, интересует сама тюрьма.
— А может, хотят заснять, как его вздёрнут? Ну этого, Насильника с Осэнкорогаси?
Такэо удивлённо округлил глаза, и Андо смущённо заморгал. Его круглые глазки приобрели правильную миндалевидную форму, и на белом лице засияла довольная улыбка.
— Ха-ха. Итимацу-то наш сейчас болтается в лучшем виде. Вот только вряд ли кому-нибудь удастся его заснять. Болтается-то он в закрытом помещении.
— Да ты что? Не знаешь, что ли? — Такэо с трудом разлепил ставшие вдруг тяжёлыми губы. — В нашей тюрьме не казнят. Когда надо привести в исполнение приговор, то отправляют в тюрьму К. Они там очень гордятся своим эшафотом, сделанным по последнему слову техники. Парень, который его спроектировал, получил награду от министра юстиции за большой вклад в дело совершенствования исправительной системы.
— Ха-ха-ха! Вот здорово! Если за изобретение приспособления для убийства дают награду, я тоже пораскину мозгами, авось что-нибудь придумаю. У меня, знаешь ли, есть изобретательская жилка. Ещё в детстве я ловил лягушек в храме Канда-мёдзин, а потом поджаривал их на костре и изучал, каким способом лучше это делать, чтобы побольше мучились. А ты точно знаешь, что здесь нет эшафота?
— Точно, об этом даже в газетах писали. Я ведь газеты читаю от корки до корки. Кстати, скоро уже десять.
— Да, около того.
— Значит, его вот-вот убьют.
— Верно! Как раз в этот момент он и болтается там, на этой суперсовременной виселице. Он ведь у нас тяжёлый, небось, раскачивается, как маятник — туда-сюда, туда-сюда, не может остановится. Эй, Кусумото, не хочешь ещё разок мячом перекинуться?
— Нет, хватит. — Такэо вытащил из-за пояса полотенце и медленно вытер пот. С некоторых пор ему казалось бессмысленным поддерживать форму, занимаясь спортом, в результате мышцы рук и ног сделались дряблыми, словно их некоторое время держали в анестезирующем растворе. У него возникло совершенно отчётливое ощущение — Сунаду только что казнили, сердце сжалось, и стало трудно дышать, будто он находился в гипсовом корсете. И дело было не в том, вернее, не только в том, что слова Андо заставили его вспомнить о смерти Сунады, он об этом и не забывал: с того момента, как он проснулся, досмотрев бесконечный дурной сон, он постоянно думал о Сунаде, оплакивал его, даже решил помолиться за него, когда придёт время казни. Но появление этого вертолёта Такэо почему-то воспринял как знак, что смерть подошла к Сунаде совсем близко, он пред ставил, как тело казнённого со страшной скоростью падает вниз, и его словно пронзило электрическим током. Возможно, это был сигнал, посланный ему Сунадой. Даже наверняка.
— Сунада только что умер.
— Да ну? Откуда ты знаешь?
— Телепатия. У меня ведь есть телепатические способности, разве ты не знал?
— Да нет никакой телепатии! Смех один! — Андо хохотал и гладил себя по животу, словно желая показать, что умирает от смеха, потом с силой запустил мяч в стену. Парусиновый мяч, в отличие от резинового, не отскочил от стены, а сразу упал вниз. Андо, и не подумав его поднять, рукавом рубашки вытер лоб. Он тоже был весь мокрый от пота. День выдался тёплый и солнечный, достаточно было совсем немного подвигаться, чтобы вспотеть.
Читать дальше