Дидье Ковеларт - Принцип Полины

Лестное упоминание моего имени в ряду видных авторов, которых он причислил к «эксплуататорам негров», особого отклика не вызвало. Никто даже не позвонил, чтобы поинтересоваться моей реакцией. «Собака лает, ветер носит», — сказала мне новый пресс-секретарь, двадцатилетняя стажерка.

Я думал, что эта бессмысленная клевета уже канула в Лету, как вдруг среди ночи раздался телефонный звонок:

— Не беспокойся, я этим займусь.

— Максим… Половина первого.

— Чтобы какой-то клеветник разрушил твою карьеру? Нет уж, я буду защищать твою честь. И свою тоже.

Встревоженный его тоном, я напомнил об обещании не трогать моих врагов.

— Я никого не трону, просто объясню. Предоставь все мне, тебе нечего бояться. Все равно у меня сейчас переломный момент в жизни, когда надо принимать решения; ты послужишь мне толчком, и это замечательно.

Я стал его расспрашивать. Он оборвал меня:

— Я скрывал от тебя, чтобы не огорчать, но готово дело: Полина счастлива с другим.

И он добил меня третьим уведомительным письмом: поселившись в Калифорнии, в Кремниевой долине, она вторично вышла замуж за мозг своего калибра, изобретателя компьютерных программ.

— Они жили долго и счастливо, и было у них много патентов, — заключил он. — Ты и я теперь прошлое, Фарриоль. Пора подумать о будущем. Встряхнись, найди себе кого-нибудь, пиши свои книги. Я всегда в твоем распоряжении, если что, но видеть тебя без нее не хочу.

Не обижайся. Пока.

Сам не свой, я пошел варить кофе. Если Максим выпадает из уравнения, если нас больше не двое, нас, надеющихся на знак от Полины, еще верящих в нашу историю, если она и вправду нашла счастье без нас, то вся моя жизнь — пшик. Эта общая квартира, эти короткие связи, это нежелание привязаться, подумать о семье, всерьез заняться собственным творчеством… Все у меня было временно, я сам так решил, чтобы оставаться свободным, чтобы ничего важного не пришлось отрывать от себя, когда она к нам вернется. И эта эфемерность вдруг лишилась всякого смысла.

Следующие годы были самыми мрачными в моей жизни. Ковровые покрытия вышли из моды, и теперь я снимал их, чтобы настилать вместо них паркет. Я переквалифицировался. Что означало много больше, чем смена обивки на облицовку.

Самира основала собственное предприятие, «Версальский паркет». Склад в Курневе, демонстрационный зал на набережной Вольтера и революционный метод придания современному дубу патины под Людовика XIV, потеснивший в элитном сегменте ее бывшего работодателя JMB. Я вложил в уставной капитал все мои гонорары, и мы стали партнерами. Так я доказал, что верю в нее, и отблагодарил за все эти годы, когда она так хорошо помогала мне ждать Полину.

Моя литературная карьера осталась в далеком прошлом. После провала романа о войне 1914 года издатели остерегались со мной связываться. Тем более что легче было забыть Полину, забывшись самому, и я засел за трехтомную биографию завораживающей фигуры Леопольда I, герцога Лотарингского, который сопротивлялся французской оккупации в XVIII веке и чей социалистический идеал воспел до меня лишь Вольтер. В лучшем случае у меня приняли бы не глядя новый сенсационный роман, вернись я к преступлению, которое совершил в обстоятельствах необходимой обороны, но, поскольку я предпочитал копаться в истории родины моих предков, а не разрабатывать жилу моей личной жизни, мои рукописи клали под сукно. Мне советовали взять тайм-аут. Повременить. Мне говорили: все будут ждать вашего «возвращения» затаив дыхание, вы только не оплошайте.

Прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что больше не существую. Поначалу, когда мой телефон стал звонить все реже и реже, я даже вздохнул с облегчением, сказав себе: уф, люди наконец поняли, что я не ужинаю, мало выхожу, много работаю и времени у меня нет. Но когда после года исследований и интереснейших открытий о якобы естественной смерти Леопольда I я решился дать о себе знать, оказалось, что это уже никого не интересует. Пора было вернуться на грешную землю. Мое будущее — паркет.

А издательства и пресса между тем сосредоточились на том, кто вышел из моей тени. У всех на устах было имя Максима. С похвальным, по своему обыкновению, намерением смыть с меня позорное пятно клеветы мой взрывоопасный друг опубликовал опус под названием «Теперь я режу правду-матку!», вышедший с манжеткой гигантскими буквами: «МЕНЯ ОЧЕРНИЛИ, МЕНЯ ОБЕЛИЛИ И, НАКОНЕЦ, НАЗВАЛИ НЕГРОМ!» Под видом доказательства, что я сам, без его ведома и с риском для жизни, написал роман, воздавший ему должное, он сводил счеты с врагами и друзьями президента Сонназа, теми самыми, что упрятали его за решетку. Публике это понравилось.