Дидье Ковеларт - Принцип Полины

— Ваш французский неплох, — заметил Максим. — Особенно произношение.

— Но я и есть француз!

— Ах, вот как? Вы откуда?

— Бургундия. Кот-де-Нюи. А вы?

— Пуату-Шарант. Централ Сен-Мартен.

Собеседнику это явно ни о чем не говорило. Полина, подняв бровь, покосилась на меня, призывая сменить тему.

— Вы не знаете? — не унимался Максим, сладко улыбаясь и меряя бинома взглядом.

— Признаться, нет. Где это?

— Остров Ре.

— Чудное место. Я как-то провел там каникулы.

— Я тоже. Вообще-то, я только что из централа.

— Инженер?

— Зэк.

Явно не понимая, шутит он или говорит серьезно, дипломник с той же улыбкой повернулся ко мне:

— А вы — вы, кажется, пишете, да? Специализируетесь в какой-то определенной области?

— В ковровых покрытиях.

Экс-пансионер централа с острова Ре покатился со смеху, радуясь, что я принял его сторону, поддев бинома. А я просто не нашел способа проще нейтрализовать его.

— Счастливо, — сказал нам бургундец и взял курс на пару профессоров в яблочно-зеленом и малиново-розовом, которые шутили со свитой раскрывших рты лауреатов.

— В этом не было необходимости, — заметила нам Полина, кривя рот. — Увидимся позже.

— Это же надо так измениться, — прошипел Максим сквозь зубы, едва она повернулась к нам спиной. — Видал, как нос задирает, прямо Бордо-Шенель. Помнишь рекламу паштета: «У нас разные це-е-енности». Мне плохо, Фарриоль. В письмах она просто морочила мне голову.

— Нам тоже стоит проявить гибкость, — вступился я.

— Я так и знал, что она будет стыдиться меня! Надо было отправить тебя одного.

— Зачем ты так? Она взволнована нашей встречей, вот и все. Но мы и правда немного не вписываемся в контекст…

— Она даже не носит больше свои куай-цзу , — пожаловался он с видом побитой собаки.

— Свои?..

— Палочки из китайского ресторана! — взвился он, раздраженный моей непонятливостью.

Тут я вспомнил две длинных иглы из светлого дерева, которыми были заколоты волосы Полины, когда она занималась любовью на мне.

— Это был наш символ покруче трусиков, — продолжал он печально.

И я услышал рассказ о том, как за ним пришли полицейские между китайскими блинчиками и свининой-лаке. Он отдал свои палочки Полине, сказав ей, чтобы поела за двоих: это недоразумение, к десерту он вернется.

— Все время, пока я был в тюрьме, она носила их как заколки для волос, сама мне говорила, — с горечью подчеркнул он.

— Но теперь ты на свободе, это уже никакой не символ.

— Все равно. В такой день, как сегодня, и когда я в зале, она могла бы выйти с палочками. Нет? Для меня.

— Максим… Все-таки не ты герой этого праздника.

— Да знаю я… Несу чушь, не обращай внимания, дурак я.

И он осушил седьмой или восьмой бокал шампанского, которое разносили на подносах.

— Она с ним, как ты думаешь? — снова заговорил он, сверля ледяным взглядом Супермена-младшего.

— С какой стати? — проскрежетал я. — Он красив, хорошо воспитан, умен — что у них может быть общего?

— У меня ум за разум зашел. Он, должно быть, гей. Вот ты бы назвал свою кралю «биномом»?

— Нет, но я-то литератор.

— Я хочу удостовериться.

И не успел я его удержать, как он метнулся к лауреату, беседовавшему с Полиной и двумя профессорами в ярких мантиях.

— Вернуай — произносится Вернуй? — выпалил он, развернув его к себе лицом.

— Прошу прощения?

— Улица есть в Париже — пишется Тремуай, а произносится Тремуй. Вы не родственники?

— Насколько я знаю, нет, — добродушно протянул бином.

— Пересмотри свое генеалогическое дерево, Рикетт, тебе ветви не хватает.

— Меня зовут Эмерик, мсье. Не надо феминизировать, мне это не нравится.

— Да ну? Ты не любишь гомиков?

— Я не брошу в вас камень, но не считайте свои наклонности нормой.

Полина повернулась ко мне, паника смешалась в ее взгляде с укоризной. Я пришел на выручку Максиму, сказав, что он бельгиец. Первое, что пришло мне в голову, чтобы уйти от скользкой темы.

— Максим Де Плестер! — рявкнул он в подтверждение прямо в лицо предполагаемому сопернику.

— Валлонская знать? — осведомился тот с насмешливой почтительностью.

— Нет, фламандское быдло. Нарываешься, Вернуй?

— Sorry, — извинилась Полина перед двумя киберпрофессорами, которые, приветливо улыбаясь, пытались постичь поведение Frenchies [25] Френчиз — так англичане пренебрежительно называют французов. .

Она взяла нас обоих под локти и увела из шатра.

— Меня все это достало не меньше, чем вас, мальчики, но это мой университет и мое будущее. Ясно? — Указав на яблочно-зеленого и малиново-розового, она пояснила: — Вот он разработал шпионские программы, а она — крупнейший в мире специалист по прослеживаемости алгоритмов. Они мои научные руководители, так что дайте мне делать дело, а я приду к вам в Рьюли-Хаус в девять часов. Приготовьте праздничный стол, я сегодня ужинаю с вами. И поэтому сейчас прощаюсь. Вуе.