Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь

9. Элина вымыла голову, высушила волосы полотенцем и не стала причесываться, — тяжелые, влажные, они лежали у нее по плечам и на спине. На ней был балетный тренировочный костюм из черного синтетического материала, с длинными рукавами, но без трико. Когда она делала упражнения, волосы ее то падали вперед, то отлетали назад — вперед-назад, — так что под конец она уже и сама не знала, сколько раз она выпрямлялась и снова нагибалась, упираясь кончиками пальцев в пол. Чувствуя головокружение, пошатываясь, она остановилась и посмотрела на себя в зеркало на шарнирах: светлые волосы гривой ниспадали на плечи, обрамляя лицо, раскрасневшееся, пышущее здоровьем: это — Элина Хоу в зеркале , в красивой, затянутой шелком спальне.

Сердце у нее колотилось, и тем не менее она продолжала упражнения в четком, как удары хлыста, безостановочном ритме, и влажные волосы ее летели вперед-назад.

10. «Я вовсе не требую денежного возмещения, потому что я достаточно обеспечена, — я только требую от него признания того, что я существую. Я живу теперь одна, и в моей жизни было много такого, о чем я не собираюсь говорить, потому что, даже если просто все перечислить, это значило бы напрашиваться на жалость, а я знаю, как он ненавидит, когда женщина или вообще кто-либо жалуется. Я не знаю Вас, миссис Хоу, но я предлагаю Вам поверить, что Ваш муж даже в самые интимные минуты никогда не был так близок с Вами, как со мной, и я предлагаю Вам спросить его об этом. Он не сможет солгать перед лицом неопровержимых фактов! Я прошу Вас также вспомнить конец 1968 года и 1969 год и обратить внимание на то, как часто он ездил в Олбани. Если у Вас хватит смелости спросить…»

Элина перечитала письмо. Все было знакомо — уползающие вверх строки, маленькие злые узенькие буковки, выведенные черными чернилами… И бумага была знакомая — тускло-зеленая с желтоватыми краями. Элина была уверена, что уже получала письмо от этой женщины — этой Сильвии Мэрчинсон из Олбани, штат Нью-Йорк.

Элина сложила письмо так, как оно было сложено — втрое, затем сложила его еще раз, тщательно приглаживая ребром ладони. Затем сложила еще раз и еще, хотя теперь это было уже не так легко: бумага была толстая. Когда оно превратилось в совсем маленький комочек, Элина бросила его в плетеную корзинку, которую ставила у стола каждое утро, когда просматривала почту.

Следующее письмо было вполне обычное — от менеджера чьей-то избирательной кампании: он спрашивал, не согласится ли Марвин поддержать данного кандидата на пост мэра Детройта от республиканской партии. Элина сложила и это письмо и бросила в мусорную корзину. Марвин не вмешивался в политику.

11. Однажды ясным солнечным днем, занимаясь покупками на Керчевале, что находится на Холме, Элина узнала в женщине, шагавшей впереди, свою мать — женщина была в рыжевато-коричневом шерстяном костюме с пушистым мехом у ворота и на рукавах, ярко-рыжим лисьим мехом. Мать шагала очень быстро, и Элина не стала ее окликать: вокруг было полно покупательниц, и было бы странно, если бы кто-то вдруг закричал — остальные женщины в изумлении уставились бы на Элину. Поэтому она побежала за матерью, которая, казалось, убегала от нее. Плечи у Ардис выглядели крепкими, сильными; волосы были уложены по французской моде, так что голова казалась маленькой, более гладкой, чем когда-либо. В таком темпе они миновали галерею нового искусства, где были выставлены какие-то слезоподобные предметы из пластика; затем — антикварный магазин с чугунными псами и геранью в медных котелках, висящих у двери; затем — магазин сладостей и даров природы, где демонстрировались чаны для приготовления йогурта в домашних условиях; наконец мать Элины остановилась у читальни Общества христианской науки, и Элина, задыхаясь, нагнала ее.

— Мама?..

Ардис испуганно обернулась. Элина увидела, что она слегка изменила свое лицо: на веках лежали светло-зеленые тени, щеки были тщательно подрумянены, губы ярко намазаны — это было лицо, созданное Фэнни Прайс из Лондона, молодой женщиной, которая недавно проехала по Соединенным Штатам, рекламируя новую линию одежды — «Кукла в лохмотьях»…

— Или, может быть, я должна звать тебя Мария? — спросила Элина.

Женщина наконец как бы поняла и радостно улыбнулась.

— О, вы приняли меня за Марию Шарп, да? Мне это льстит! — И, увидев смущение Элины, сочувственно улыбнулась. — Удивительная вещь, но несколько месяцев тому назад какой-то мужчина принял меня за Марию в главном магазине Хадсона, — он просто не желал верить, что я другая женщина. Он был так разгневан одной ее передачей… Потом ничего такого не было до вчерашнего дня, а вчера, опять у Хадсона, в отделе для новобрачных, на этот раз женщина-продавщица — но она, понимаете ли, решила, что я скромничаю, делая вид, будто я не Мария Шарп… А теперь вот опять сегодня утром — какое совпадение! Но, к сожалению, я не Мария, я всего лишь Оливия Ларкин.