Марио Бенедетти - Передышка. Спасибо за огонек. Весна с отколотым углом. Рассказы

— Я вам обязательно позвоню на этой неделе.

— Очень хорошо, сеньор Будиньо. Желаю доброго здоровья.

— Скажите мне, сеньорита, только вполне откровенно, как вы считаете, мы ведем здесь жизнь провинциальную?

— Я, сеньор, знаете ли, думаю, что…

— Ясно. Вы не знаете других стран, вам не с чем сравнивать.

— Я, сеньор Будиньо, была только в Буэнос-Айресе и в Порту-Алегри.

— Превосходно. И, сравнивая нашу жизнь с жизнью в этих городах, считаете ли вы, что у нас жизнь провинциальная?

— В каком смысле, сеньор?

— Например, в смысле развлечений.

— Я-то и здесь развлекаюсь, сеньор. Но не знаю, о таких ли развлечениях вы спрашиваете. Наверно, вам надо…

— Нет, нет, нет. Как раз это я и хотел узнать.

Пышнотелая, только пышнотелая. И до чего глупа. А еще хотят, чтобы люди верили в существование бога. Как это женщина может быть такой полненькой, хорошо сложенной, с таким бюстом, таким ртом и — без мозга? Ей бы надо вставить мозг на транзисторах. Или вернуть ее богу как фабричный брак. Во всяком случае, ее слюнявому жениху не приходится лапать ее мозги.

— Я съезжу в центр поесть, сеньорита, и вернусь часа в два.

— Вы не забыли, что на три часа пригласили сеньора Риоса? Как это у нее есть память, если нет мозга? Может, ее память помещается в бюсте? Места хватит, еще с излишком. Там у нее поместились бы и память, и желудок, и мениски, и поджелудочная железа — все.

— До свиданья, Тито.

— До свиданья, Доктор.

— До свиданья, Пене.

Поразительно, как много у меня знакомых в Старом городе.

— Чао, Ламас.

Это в самом деле Ламас?

— До свиданья, Вальверде. Как дела у славного «Ливерпуля» [147] «Ливерпуль» — английская футбольная команда. ?

Единственные две темы, о которых можно с ним говорить, — это рыбная ловля и «Ливерпуль». Неужели на самом деле кто-то может получать удовольствие от рыбной ловли — кроме рыбы, удирающей с половиной наживки?

— Чао, Суарес. Что скажешь об этой жаре в середине апреля?

— До свиданья, малыш. Как поживает Старик? Единственный раз я ловил рыбу, когда мне было восемь лет, и единственную рыбешку, которую я вытащил, мне насадил на крючок дядя Эстебан, подплыв под водой. Вот это подвиг.

— До свиданья, Тересита. Всегда хороша — как мама. До свиданья, донья Тереса.

Поразительно, как держится эта старушенция. До сих пор она, пожалуй, привлекательнее дочери. Однако какая жара. В пиджаке я погибаю. А душ не смогу принять до самого вечера.

— Значит, ты говорил с отцом?

— Говорил. Ничего не добился.

— Но про Ларральде ты сказал ему?

— Это его совершенно успокоило.

— Не понимаю.

— Затея Ларральде не выгорит. У Старика против него три вида оружия: его брат, который на выборах пятьдесят восьмого года значился в списке компартии, дядюшка, который сколько-то там лет назад похитил пятьдесят тысяч долларов в банке и был схвачен Интерполом, да сестрица Норма Ларральде. Ты ее знаешь?

— Только по виду. Она секретарша Эстевеса.

— Секретарша и подруга.

— Этого я не знал.

— Понимаешь, такая информация, да в руках Старика.

— И ты думаешь, Ларральде сдастся?

— В этих делах Старик никогда не ошибается. А ты как считаешь?

— Откровенно говоря, не знаю. Я об этих трех фактах не знал. Они впрямь существенны и могут подкосить Ларральде. Но, с другой стороны, сделка очень уж крупная. Пожалуй, Ларральде сумеет добиться поддержки друзей из «Ла Расон».

— Вряд ли. Эти парни никогда не сжигают мостов. Вот увидишь, в последний миг они пойдут на попятную. Если предположить, что Ларральде опубликует разоблачение, пострадает он. У Старика и у Молины есть чем его раздавить. Старик рассуждает так: Ларральде — журналист толковый, деятельный, но по сути он всего лишь человек, желающий жить спокойно, и он лучше, чем кто-либо, знает, что если нападет на Старика, то у Старика есть три компрометирующих факта, чтобы отразить атаку, и ему уже не жить спокойно. Старик говорит, что Ларральде все это поймет, как только с ним анонимно поговорят по телефону и объяснят ситуацию. А ты не наберешься смелости?

— Я? Ты с ума сошел. Если Ларральде, человек опытный, по твоему пророчеству, не решится, как же ты хочешь, чтобы решился я?

— Но у Ларральде есть три уязвимых пункта. Какой у тебя уязвимый пункт?

— У меня их нет. Но в этом и нет надобности. Подумай сам, ведь разоблачение надо делать официальными путями. А какая газета возьмет у меня, Вальтера Веги, который для них никто, такую статью со всякими подробностями? Кто меня знает? Чтобы замять дело, им даже не понадобится мне угрожать или отыскивать что-либо позорное в моей семье, а такое, возможно, тоже имеется. Зачем? Просто мой материал затеряется, а меня похоронят в архиве или в худшем случае объявят коммунистом, и чао! — ты же знаешь, теперь даже нет необходимости доказательства приводить. А ты? Ты решился бы?