Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико

— Рикардо такой надежный и нежный, – сказала Анжелика. – Он похож на славного белого мишку, и ты всегда знаешь, что у него на уме.

— Октавио из тех, кто управляет этим миром, – сказал отец.

— Конечно, Октавио обаятельный и столько всего знает, – признала Анжелика. – Но, если честно, мне неприятна эта самоуверенность богатенького мальчика. Этот тип можно встретить в любом уголке мира. Мне кажется, сын какого-нибудь важного турецкого дипломата мог бы быть точно таким же… Меня тошнит… где здесь туалет?

Когда я возвращалась к себе в квартиру, отправив родных в отель, мне очень некстати позвонил Рикардо.

— Ты сегодня спишь у Октавио? – поинтересовался он.

— Нет, я сплю у себя дома, – заявила я и бросила трубку. Я была на грани срыва, и мне ужасно хотелось на кого-нибудь наорать.

Когда я вошла, Октавио сидел на кушетке, играя на гитаре:

— Где ты провела прошлую ночь?

Этот многозначительный вопрос, в сочетании с моим мрачным настроением и легким опьянением, придал всей сцене замечательный мелодраматический колорит.

— А что? Почему это тебя волнует? – с вызовом ответила я.

— Ты прекрасно знаешь, почему это меня волнует, – сказал он, поднимаясь на ноги.

— Нет, не знаю: ты никогда не давал мне ничего ясно понять…

— Я? Да это ты вечно ходила вокруг да около! – Он перешел на крик.

— Ладно, тогда скажи мне сейчас: чего ты хочешь? Ты хочешь быть со мной… вместе?

— Не знаю… Хочу, чтобы ты порвала со своим парнем.

— Что? Чтобы уйти к тому, кто сам не знает, чего хочет?

В том же духе мы орали друг на друга еще какое-то время: оба были в ярости, и ни один из нас не знал, чего же он на самом деле хочет. В конце концов Октавио ушел из квартиры, хлопнув дверью, а я легла спать.

На следующее утро я занималась с Офелией, которая была в совершенной панике по поводу предстоящей через неделю свадьбы, когда вдруг раздался звонок от мамы.

— Анжелика заболела по‑настоящему… Приезжай немедленно… На рецепции вызвали врача, но он не говорит по-английски.

Когда я приехала, Анжелика лежала на постели с совершенно белым, под цвет пижамы, лицом.

— Это могли быть те жареные штуки, которые мы ели в подворотне? – спросила мама.

— Мам, ей было плохо еще в самолете.

В дверь постучали.

— Скорее! – вскрикнула мама. – Наверное, это врач.

За дверью стоял красивый, неуверенно улыбающийся юноша. Он выглядел как положено: стетоскоп на шее, большой черный портфель в руках. Но в его внешности и манерах было что-что подозрительное.

— Ну, вот ваша пациентка. – Я показала ему на диван, на котором лежала Анжелика.

— Господи, ему на вид лет четырнадцать, – прошептал отец.

Он был прав: белая униформа была юноше слишком велика, а неловкие движения были характерны для подростка. Анжелика подняла взгляд, ее бледная кожа блестела от пота, и доктор отчаянно покраснел.

Я накануне читала о вооруженном ограблении аптеки, во время которого грабители приказали персоналу отдать белые халаты, а потом заперли работников аптеки в шкафу. Незваные гости работали за прилавком целый день, обслуживая покупателей, время от времени заглядывая в шкаф, чтобы спросить совета, угрожая пистолетом. В конце дня они опустошили кассу, отпустили своих пленников и ушли домой. Я подумала, не происходит ли с нами сейчас нечто подобное.

Доктор, казалось, потерял дар речи, поэтому я начала перечислять ему симптомы Анжелики. Но по его взгляду было понятно, что беседа о рвоте – это последнее, чем он хотел бы сейчас заняться. Руки его дрожали, когда он щупал сестре живот.

— Похоже, у нее желудочная инфекция, – наконец сказал он.

Потом доктор открыл свой портфель и начал набирать в большой шприц содержимое какого-то пластикового флакончика.

— Что это он делает? – Анжелика резко села на кровати.

Я перевела ее вопрос.

— Что я делаю? Э-э-э… А! Я готовлю антибиотики, – запинаясь, выговорил он.

— Что? Антибиотики? Почему в шприце? – взвизгнула она.

— Потому что здесь их принято вводить именно так, – объяснила я.

— Не могли бы вы попросить ее спустить трусы? – дрожащим голосом спросил врач.

На лице Анжелики был ужас.

— Давай, Джелл, ты что, не хочешь выздороветь? – уговаривала я сестру, хотя ее положению нельзя было позавидовать.

— Какого черта делает этот болван? – громко спросил отец, когда игла вошла в плоть его дочери.

Он был еще больше потрясен, когда врач вручил ему счет – 300 долларов США.

На следующее утро я вынула из шкафа всю свою одежду и уложила ее в чемодан. Больше мне и укладывать было нечего, разве что небольшую стопку книг, стоящую на полу у стенки. Вся мебель принадлежала Октавио, даже мой матрас. Единственным моим вкладом в хозяйство были желтое покрывало работы индейцев-отоми, вышитое причудливыми изображениями животных и растений, которое я купила для своей комнаты на первую свою зарплату, и маленькая толстянка в горшке. Я оставила их Октавио, как и ветку белых лилий, которую я поставила в вазу на каминную полку. Под вазу я подложила полную раскаяния записку, в которой пыталась оправдать свой внезапный отъезд.