Теренс Уайт - Слон и кенгуру

Англичане приезжают в Ирландию — благонамеренные, доброжелательные англичане, зачастую из тех, кто и сам подвергался преследованиям в закрытых школах и потому враждебно относится к нормальным, любящим буров людям наподобие здешних. И что происходит? Прожив здесь неделю, они еще могут вернуться домой и утверждать, что ирландцы — Богоизбранный Народ. Но оставьте их тут на пять-десять лет: оставьте, на мой срок, что они тогда скажут? Что сказал Рэли, и Спенсер, и Морисон? Рэли, он что, дураком по-вашему был — он, сочинивший, сидя в Тауэре, все, что теперь приписывают Шекспиру? Спенсер был невеждой? Морисон — университетским доном? Этот был. Те не были, — а если и были, то в исключительных обстоятельствах. Так вот, они сказали, как следует все обдумав, что самое лучшее — истребить ирландцев до последнего человека. И были правы. Ну, а тех, кто не считает, что ирландцев следует истребить, истребляют сами ирландцы. Что вы скажете об Эрскине Чайлдерсе? Он отдал этим чертовым прохвостам свою жизнь и честь, а они его за это убили. Да уж если на то пошло, взгляните на заезжающих сюда гаэлов, хоть на Гиральда, принадлежавшего к одной с ними расе. Что сказал этот? Что они совокупляются кровосмесительно, а иногда и с животными. На совершенных уж иностранцев посмотрите. Да коли до того дошло, посмотрите на святых: если Ирландия — Остров Святых и Ученых, о чем вечно визжат сами ирландцы, что сказал о ней Святой Бернард и что святой Иероним? Последний сказал, что ирландцы — людоеды, коими они и были. Да, наверное, и поныне остались.

Не то чтобы, продолжал мистер Уайт, смягчаясь, я действительно видел, как они поедают друг друга, видел собственными глазами, как, судя по всему, большинство авторов, бравшихся за эту тему. Полагаю, ирландцы стараются заниматься этим по возможности втайне.

Да и в любом случае, англичане, оседавшие в Ирландии: Бермингамы, Берки, Лейси и прочие, получали одно и то же, где бы они ни селились. И стало быть, проклятие кроется в климате, а не в народе.

— Все эти сучьи облака, — сказал он вслух, выглянув из бочки и увидев встревоженное, любящее лицо безропотной миссис О’Каллахан, которая вытягивала шею, чтобы понять, стало ли ему лучше.

И мистер Уайт устыдился.

— Что будем делать, миссис О’Каллахан?

— Да я уж и не знаю.

— Если, — сказал мистер Уайт, отхлебнув еще бренди, точно жадный, презренный младенец, с которым он сравнивал бедного Микки, — если вы с Микки заберетесь в одну бочку, а мы с Домовухой в другую, можно будет наполнить третью водой. С водой мы, глядишь, сорок дней и протянем. Мэр Корка семьдесят протянул, не так ли? Будем сидеть спокойно, чтобы не тратить силы, да еще и согревать друг друга сможем, а это тоже полезно. Вспомните Илию. Возможно, они там устроят так, чтобы нас вороны кормили — не знаю, правда, чем. Рыбой, наверное. А может, и бакланы. У вас булавка есть?

— К сожалению…

— Где-нибудь в платье. Любая булавка.

— Безопасная есть.

— Самое то. На ней уже и петелька имеется, протянем сквозь нее леску, может, даже два крючка получим, если разломаем ее пополам. А я мог бы распустить мой шерстяной носок — вот вам и леска. Не очень крепкая, но селедку или небольшую треску выдержит…

— Не думаю я…

— Наживка, правда, понадобится…

— Помню, я где-то читал, — с надеждой добавил мистер Уайт, — что на клочок красной фланели можно осьминога поймать.

— Микки красной фланелью живот обматывает, чтобы не надорваться.

— Вы думаете…?

— Да ведь оно ненадолго, — сказала миссис О’Каллахан, — не на сорок же дней.

— Нет.

Микки объявил, что он уже помер.

— И опять же, — сказал мистер Уайт, — у нас ни пчел, ни семян, ничего, чтобы начать.

— Нет.

— Значит, надо нам это дело бросить.

— Может, оно и самое правильное.

— Миссис О’Каллахан, — сказал мистер Уайт, пришедший к этому выводу намного позже нее, — знаете, это я виноват, не вы и не Микки. Простите меня.

Она порозовела и вскинула, как ребенок, голову.

— Но покамест, — добавил он, — необходимо как-то добраться до берега. Возможно, я смогу грести шляпой. Ну, а этим чертовым дурням что на реке понадобилось?

Пустившиеся вдогон еретики развивали немалую скорость, поскольку орудовали веслами, и вскоре можно было увидеть, что команда их головных суденышек состоит не более, не менее как из Филомены со всеми ее братьями и сестрами. Из последних многие пребывали, по всему судя, на сносях. Присутствовал среди них и раскаявшийся Пат Герати, и Томми Планкетт, и почтальон. А помимо этих наличествовали: почтмейстерша, старая, сварливая карга, с редкой суровостью взымавшая почтовые сборы; профессиональный нищий по имени Джонни Фитцджеральд, который зимой и летом ночевал под открытым небом, если, конечно, не сидел в Маунтджойской тюрьме, — при каждой встрече с ним мистер Уайт откупался, чтобы отвадить других попрошаек, полукроной; притворный, а может и настоящий глухонемой, проживавший в брошенных на большой дороге бочках из-под бензина и никакого решительно имени не имевший; миссис Райан, толстая и благодушная жена бакалейщика, печально известная тем, что пустила мужа по миру; несколько школьников, норовивших попробовать по разику все на свете; сборщик государственных налогов, бывший по совместительству религиозным маньяком; семеро неграмотных из Ириштауна, коих уверили, что мистер Уайт будет раздавать деньги; садовник протестантского викария, который лет пятнадцать назад укокошил свою жену и благоразумно бросил ее труп в Слейн еще до того, как кто-либо набрался сил, потребных для обвинения его в таковом гражданском правонарушении; инспектор речной полиции, прославившийся тем, что сумел получить пенсион в пятьдесят один год; карлик по имени Падди Лейси, которого сильно боялись алтарные служки; экономка работного дома, примкнувшая к схизматикам после ссоры с отцом Бирном из-за одного трубочиста; старуха по прозвищу Бидди «Кварта», ужас Гражданской гвардии; гробокопатель; трое скотопромышленников, затесавшихся в эту компанию с пьяных глаз; двадцать семь инспекторов партии «Солдаты Судьбы», селившиеся в лучших гостиницах Кашелмора, чтобы чего-нибудь проинспектировать; директор пуговичной фабрики, навсегда уставший от пуговиц; пятеро почтенных фермеров, принадлежавших к мелкой секте диссентеров, называвших себя «Белыми Мышами»; и секретарь Городской корпорации, растративший 2313 фунтов ее денег и сообразивший, что дальше так продолжаться не может. Имелась также восьмерка «Детей Девы Марии» со стягом и четверо членов «Мужского Братства» с корзиной портера.