Дидье Ковелер - Запредельная жизнь

В редких случаях, когда я напрашивался поиграть с Люсьеном, он объяснял мне правила на такой технической тарабарщине, что я только робко поддакивал и сидел дурак дураком, а он нажимал кнопки за двоих и время от времени приговаривал: «Теперь играешь ты». Я покорялся.

Вот и сейчас он орудовал двумя пультами, и, судя по его гримасам, я выигрывал. Помнится, в газетах любят писать, как кто-то увидел покойного родственника в телевизоре, на фоне помех после конца передач. Звучали эти свидетельства вполне правдоподобно. Интересно, а у меня выйдет проникнуть в видеоигру? Появиться в видеокоридоре среди чудищ, летучих мышей и шершней? По-моему, Люсьен в самом деле играет за меня и, глядя на экран, сосредоточенно обо мне думает, так может, я смогу помочь ему вывести мой образ в виртуальную реальность? Но как это делается? Чертов сноб, я признавал только свои холсты и кисти и презирал информатику. А теперь кусаю локти – ясно же, что любой нормальный дух, при минимальной грамотности, может, благодаря энергии, из которой состоит, транслировать себя в запрограммированном виде в эту подвижную систему, смешаться с частицами, слиться с потоком свободных электронов, проявиться в строчках и точках. Кабы знать заранее…

– Стой и не двигайся, – говорит Люсьен горилле. – Сейчас я наберу тебе жизней.

На экране появился рой летучих бананов, и малыш посылает на перехват эскадрилью летучих мышей, чтобы обеспечить меня запасными существованиями. Синтетические трели отмечают количество будущих инкарнаций. Хорошо бы настоящая смерть была похожа на эту игру… Впрочем, так ли они далеки друг от друга?

В самый разгар этих моих размышлений и попыток проникнуть в колодец я вдруг ощущаю, что меня настойчиво влечет чья-то воля, как будто подхватывает отлив, – такое мне уже знакомо. Не иначе как затягивает в игру, в компании Донки Конга! И, впитав силу сорока шести бананов, я тотчас поддаюсь этой волне, предвкушая, как вот сейчас выскочу из ящика вместо бабуина и Люсьен заведет меня оплеухами…

Однако вместо этого я оказался около чужой кровати полированного дерева. На ней лежит навзничь и храпит Жан-Ми, свесив руку и уронив на коврик номер «Экип». Засосало меня намертво. То есть никакой возможности вернуться обратно, к Люсьену и его обезьянам, сколько ни тужься. Меня удерживает энергия более мощная, чем мой собственный потенциал. В комнату проникает с улицы свет фонаря, и я вижу торчащие под одеялом согнутые коленки тощей Одили. Она ласкает себя и шепчет мое имя. Так. Значит, придется дождаться конца. Скуки ради изучаю зеркальный шкаф, шторы, красивый рисунок на обоях – увитый глицинией каменный колодец, – повторенный пять или шесть сотен раз повсюду, от потолка до плинтусов, и изящно подхваченный узором на постельном белье. Кто выиграл хоккейный матч в Монреале, каковы шансы Франции в соревнованиях по тройному прыжку среди мужчин? С трудом расшифровываю строчки на складках газеты.

Наконец коленки судорожно сжимаются, слышен шумный и страстный всхлип, на секунду заглушивший храп Жана-Ми, потом коленки расслабленно опускаются, а сверху опадает одеяло. Все.

Одиль поворачивается на бок и засыпает. Я свободен.

К Люсьену пришла Фабьена и выключила игру. Люсьен закапризничал – еще рано – и припомнил матери все обиды: хлюпанье и рыганье за столом, Альфонс, грузовик… Фабьена ничего не поняла и хотела померить ему температуру и давление. Он раскричался, она расплакалась, он вытолкал ее за дверь и заперся.

Вернусь, когда все успокоится.

Я хотел бы ночью побыть с Фабьеной, но ей нужно от всего отключиться, было бы бессовестно навязываться, когда она так устала. Впрочем, это зависит не от меня. Последнее, что я с удовольствием отмечаю: она натянула лыжный свитер и шапочку, открыла в спальне окно и оставила свет.

Дома удержаться было не за что, и меня понесло в ночные сны к чужим.

Во сне он так же точен, добросовестен и дотошен, как в работе. Когда я был маленьким, он раз сто рассказывал мне об этой встрече, ни на йоту не изменяя рассказа. Она сидела закинув ногу на ногу на скамье Ламартина под сенью цветущего каштана и что-то писала в лежащем на колене блокноте. Альфонс имел обыкновение пару раз в неделю наведываться туда, где начался его жизненный путь, увидел ее и сразу решил, что эта восхитительная светлокудрая дева была подарком небес. Как будто добрая фея своим счастливым произволением вдруг превратила сгорбленную старуху, которая обычно присаживалась на цементную скамью под мемориальной доской передохнуть по пути с поля домой, в юную принцессу.