М. Роуз - Парфюмер Будды

Снова и снова она вспоминала то, что происходило с ней в мастерской, пытаясь понять, почему спустя столько лет болезнь возобновилась сразу двумя приступами галлюцинаций. Жас страдала от мысли, что болезнь вернулась, что снова придется жить, разрываясь на части, нервно ожидая нового приступа и новых галлюцинаций, скрывая в себе эту муку.

Казалось, что последнее видение длилось по крайней мере час, но, когда она вырвалась из него, руки Гриффина все еще лежали у нее на плечах. Это было хуже всех ее детских галлюцинаций, и оно ввергло ее в панику.

– Ты уже здесь? – спросила она, мгновенно потеряв ощущение времени.

– А я и не уходил, – ответил он.

Его присутствие показалось ей скорее успокаивающим, чем приятным. Почему они так долго были в разлуке и почему между ними так быстро возникли почти интимные отношения?

– Жас, ты в порядке? Почти минуту казалось, что ты совершенно не слышишь ни меня, ни инспектора.

Минуту? И это все? Что ему сказать? Она решила ничего не говорить, пока не поймет, что происходит. Особенно ей не хотелось говорить об этом с Марше.

В четверг утром Жас приняла душ, оделась и в восемь часов была в мастерской. За ночь запах в комнате достиг особой интенсивности. Несмотря на утреннюю прохладу, она распахнула застекленные двери, радуясь свежему воздуху. Ей захотелось кофе, и она вспомнила, что отец всегда держал здесь электрический чайник и френч-пресс. Но где? Повсюду, куда ни глянь, только ящики с бумагами и хламом. Если мастерская выглядит так после месяцев уборки Робби, что же здесь было раньше? Наконец она нашла приборы для кофе и жестянку с молотым кофе, еще вполне ароматным. Любимый сорт отца.

Обычно об отце она думала мало, но здесь не вспомнить о нем было невозможно. Это место хранило сотни следов его личности, какой она была до болезни, начиная с коллекции шпионских романов, которыми в три ряда были уставлены шкафы, до дюжин фотографий его второй жены Бернадетт и ее двоих детей. Позади них стояли фото Жас и Робби в красивой оправе. Десять снимков. На одном даже была мама. Жас выставила это фото вперед, стерла пыль со стекла и осторожно коснулась щеки матери.

Снимок был сделан давно. Красивая темноволосая, приветливо улыбающаяся женщина, сидящая под большим красным зонтиком на берегу в Антибах. Ребенок у нее на руках – это Робби. Трехлетняя Жас, с копной таких же темных волос, стоит рядом с матерью и, наклонившись, шепчет что-то ей на ухо.

Жас об этой поездке не помнила. Забыла она и день, и этот момент.

Она налила себе кофе и еще раз посмотрела на фото. Где хранились воспоминания? Почему она могла вызывать в своем воображении моменты из жизни давно умерших людей, но не способна была вспомнить реальные факты своей собственной жизни?

Когда в девять прибыл инспектор, Жас почувствовала в себе избыток кофеина в дополнение к тревоге за Робби.

Они с Марше сели за стол эпохи Людовика XIV, принадлежавший семье с момента его создания. За многие годы, пытаясь решить финансовые проблемы, отец продал с аукциона наиболее ценные старинные вещи. Осталось всего несколько таких вещей, как этот стол, в очень плохом состоянии, продать которые было невозможно.

– Расскажите о вашей ссоре с братом, – попросил ее Марше. – Нам известно, что вы не ладили, что ваши планы в отношении компании не совпадали с его намерениями.

– Откуда вы знаете? – Жас посмотрела на Гриффина.

Ее удивило, что он позвонил рано утром, а еще больше удивило то, как сильно она обрадовалась, услышав его голос. Узнав, что Марше хочет снова поговорить с ней, Гриффин вызвался прийти. Жас была слишком усталой и расстроенной, чтобы спорить с ним.

Теперь в ответ на ее непроизнесенный вопрос он лишь отрицательно покачал головой.

Нет, он бы не сказал Марше ничего такого. Но как же он узнал?

Взгляд Жас замер на фотографиях, которые она только что рассматривала. Ах, подумала она, должно быть, Марше разговаривал с Бернадетт. Ведьма, которая когда-то была прекрасной ассистенткой ее отца, дарившая им шоколад и свежее печенье «Мадлен». Потом Бернадетт узнала о любовной интрижке мамы и выдала ее. Связь мамы в конечном итоге прекратилась бы и, возможно, родители бы не расстались, если бы Бернадетт не предъявила отцу доказательства измены и не закрутила интригу, которая завершилась самоубийством Одри.

– И что же нынешняя мадам Л’Этуаль сообщила о нас с братом?

Инспектор минуту смотрел в свой блокнот. Жас он понравился еще больше за то, что умел пристойно отвести взгляд.