М. Роуз - Парфюмер Будды

Люсиль сообщила Гриффину, что Робби ожидает его, и распахнула одну из стенных зеркальных панелей. Гриффин прошел в секретную дверь и поспешил по коридору, соединяющему магазин с мастерской. Коридор был узкий, темный и ничем не декорированный, абсолютно невзрачный в сравнении с теми помещениями, которые он соединял.

Он постучал в дверь.

– Entrer [12].

Гриффин открыл дверь.

Несмотря на то что последние четыре дня он работал с Робби, Гриффин не переставал восхищаться старинной мастерской. Он словно бы попал в калейдоскоп света и аромата. Тысячи бутылочек с жидкостями всех оттенков желтого, янтарного, зеленого и коричневого сверкали и мерцали в лучах утреннего солнца.

В обильный и почти совсем заросший сад вели французские двери. Картина была прекрасная, пока, приглядевшись, вы не замечали, что краска на дверях облупилась, а цветущие клумбы и зеленые деревья сильно нуждались в заботе садовника.

Робби сидел за столом и читал что-то на дисплее компьютера, нетерпеливо постукивая ногой и нахмурившись.

– Что случилось? – спросил Гриффин.

Даже перед лицом нависшего над ним кризиса Робби оставался безмятежным, невозмутимо продолжая работу. Гриффина это не только восхищало, но и казалось невозможным. Сейчас же он впервые увидел друга по-настоящему нервничающим.

– Я получил химический анализ керамических осколков.

– Они смогли определить хотя бы какие-то ингредиенты?

– Да, – Робби показал на экран. – Выделили остатки по крайней мере шести ароматов, пропитавших глиняные черепки. Из них всего три идентифицированы, а о трех я догадался сам.

– Почему не смогли определить остальные?

– В их базе данных нет подходящих химических образцов. От времени ингредиенты могли разложиться, и теперь их невозможно опознать. Вероятно, химический состав мог измениться из-за металлической прослойки между глиной и воском, что помешало анализу. Либо ингредиенты просто испарились.

– Проклятье, – Гриффин тоже надеялся на другой результат. Пододвинув стул, он сел за противоположную сторону большого стола. Это было его местом работы, пока он жил в Париже.

Робби говорил, что с 1780 года каждый директор Дома Л’Этуаль вел все дела на этом месте. Гриффин восхищался таким постоянством. История утешала. То, что один человек терял за свою жизнь, казалось несравнимым с тем, что виделось сквозь призму времени. Для Гриффина перспектива имела большое значение. Он полагался на нее, она помогала ему сконцентрироваться, когда все остальное было бессильно.

– Не беспокойся, – сказал Робби, вставая. Оптимизм в его голосе говорил о том, что настроение у него уже поднялось. – Что бы там ни говорила их машина, мы сами отыщем эти ингредиенты.

Он прошелся по комнате и остановился перед натюрмортом с изображением ирисов и роз в китайской вазе. Робби потянул картину, открыл ее, как дверцу, – за ней скрывался старинный сейф, – и повернул диск сначала вправо, потом влево и снова вправо.

В последнюю пятницу, когда Робби отправил черепки в лабораторию, он объяснил, что машина под названием ГХ/МС, или газовый хроматограф/масс-спектрометр, обычно использовалась для определения наркотиков, экологических исследований и обнаружения взрывчатки. Парфюмерные фирмы применяли высокосложный прибор для изучения продуктов конкурентов: буквально за несколько дней прибор мог расшифровать формулу, по которой те в течение долгих месяцев создавали свои духи.

Из сейфа Робби достал ювелирный футляр, выстланный черным бархатом, закрыл стальную дверцу сейфа, вернул на прежнее место натюрморт и бодро прошел обратно к столу, поставив футляр перед Гриффином.

Керамические осколки, словно драгоценные камни, с равными промежутками были разложены на бархате.

– Ответ должен быть в той части надписи, которую ты еще не перевел, – произнес Робби.

– Не исключено.

Гриффин открыл «дипломат» и достал записную книжку, очки и черную лакированную авторучку. У него был лэптоп, мобильный телефон с видеозаписью, но на этом этапе работы он любил писать черными чернилами по белоснежной бумаге записной книжки. Помимо отцовских священных ритуалов, он придумал и собственные.

Мужчины принялись рассматривать глиняные черепки, покрытые белой глазурью, некоторые из которых были размером всего в полтора дюйма, и все они были украшены орнаментом из бирюзы и кораллов, а также покрыты черными иероглифами.

За время пребывания в Париже Гриффин сумел подобрать больше половины осколков и точно определить возраст разбитого флакона, относящегося к эпохе Птолемеев, от 323 до 30 года до нашей эры. Он перевел двадцать восемь египетских слов и смог прочесть историю, упоминание о которой отсутствовало во всех компьютерных базах. Надо было посетить некоторые библиотеки, но он сомневался, что в них найдется более подробная информация.