Арнольд Цвейг - Затишье

Жизнь не стоит на месте. Листочки календаря отлетают один за другим. Кристоф Кройзинг лежит в своей могиле, а негодяи, которых он хотел вывести на чистую воду, торжествуют. Сражение под Верденом ни на минуту не утихает. На Сомме идут тяжелые бои, на Востоке началось широкое наступление генерала Брусилова, австрийцы потеряли один фронт и отступают, на Изонцо итальянские и немецкие солдаты осыпают друг друга снарядами, на морях идут ко дну военные корабли. Но на кладбище городка Билли покоится под землей юноша, над которым содеяно зло, которого убили потому, что он боролся за право и закон. Этот юноша ждет наказания виновных и ждет этого от меня, человека, которому он доверил свою тайну. И, как ни умничай, как ни изворачивайся, как ни пытайся отмахнуться, — ничто не поможет: я обязан что-то предпринять.

Напротив, несколько наискосок, сидит нестроевик Паль. Его задача родственна моей и в то же время прямо ей противоположна. Он отвертывает ключом расстрелянный капсюль и кончиками пальцев вытаскивает его. С тем же непревзойденным мастерством, которого достигла вся наша команда, Паль, так же как я, работает почти механически: накладывает ключ, затем короткий поворот, быстрая игра пальцев — и капсюль цвета ярь-медянки падает в корзину, а пустая гильза движется дальше. Время от времени Паль поглядывает на меня и отмечает, что я словно воды в рот набрал. Он же превосходно настроен и принимает живое участие в общей дискуссии.

— Да пусть их сносят эту чертову зарядную палатку, — весело бросает Паль. — Это лишь еще один признак того, что мир с каждым днем все ближе и ближе, как пророчит наш камрад Юнке. (Юнке, берлинец, торговец велосипедами, — один из тех баранов, которые верят всему, что написано в газетах.) Кончатся боеприпасы, и мир наступит сам собой. Чем больше снарядиков мы здесь производим за пятьдесят три пфеннига в день, тем быстрее расстреливают их ко всем чертям артиллеристы и тем вернее и скорее мы вернемся домой.

В маленьких глазках Паля вспыхивает веселый насмешливый огонек, и солдаты смеются. Как все, что происходит в этом удивительном и сложном человеке, его дьявольская веселость берет начало из двух и даже трех источников. Он поведал мне об этом позднее в Романи, в пору сильных холодов. Мы с ним были вместе в одном дорожно-строительном отряде.

Прежде всего его радовала мысль, что с прусским милитаризмом — дело дрянь, как никогда раньше. Слухи играют в германской армии ту же роль, какую играли всегда. Ведь господствующий режим запрещает свободный обмен мнениями. Значит официальные сведения обесцениваются именно тем, что их разрешается оглашать.

Солдаты шушукались о многом — о трениях между окружением императора и командованием армии, о жестоких распрях внутри штаба кронпринца, о новых назначениях, о страшных потерях на Сомме и в Галиции. Выяснилось, что аристократы и буржуа, отказавшие народу в справедливом избирательном праве, даже вести войну не умеют, то есть оказались бездарными в ремесле, которое с незапамятных времен объявили своим. Отсюда следовало, что они проявят свое бессилие и в борьбе с крепнущим пролетариатом, которого военные поражения сделали зрячим. Радовался Паль и тому, что в современных боях, как доказали на Сомме англичане и французы, дело решает техника, обилие боеприпасов. Кто в достаточном количестве располагает пушками и снарядами, тот захватывает и территории, и пленных. У кого количество пушек и снарядов непрерывно возрастает, тот в конечном итоге выигрывает войну. Победа и поражение уже не определялись, как в пятнадцатом году, духом армии, в которой преобладали верующие, тугодумы, жители деревни. Ныне, с точки зрения международной, дыхательные пути войны, горло, через которое она снабжается воздухом, находятся, можно сказать, в руках у рабочих, производящих боевые припасы. Наборщик Паль верил — как мы видим теперь, он заблуждался, — что можно договориться с его единомышленниками, с рабочими военных заводов, и не только в Германии, но и в Англии и во Франции. Забастовки у Шварцкопфа, у Леве, у самого Круппа, у их конкурентов за рубежом… Дух захватывало, хотя в нашей палатке по причине ядовитых испарений следовало дышать с осторожностью. Все эти видения завершались гигантской стачкой оружейников, шахтеров, всеобщей забастовкой, победой над военными хищниками и в завершение — революция и мир… А так как нечто подобное у нас в Германии даром не дается, то Паля, как он позднее признался мне, радовали моя угрюмость, подавленность.