Амин Маалуф: Самарканд

Тут главарь выпрямился, подскочил к Хайяму и стал тыкать в него пальцем:

— А ты, видать, неплохо его знаешь. А сам-то кто? Ты не из Самарканда! Что-то мы раньше тебя в этих краях не замечали!

Омар снисходительным, но осторожным жестом отвел его руку, не позволяя ему переходить рамки приличия, но и не давая повода для драки. Тот отступил на шаг и вновь потребовал назвать себя.

Хайям пребывал в нерешительности, пытаясь уйти от ответа: поднял глаза к небу, где легкое облачко набежало на полумесяц, помолчал, вздохнул. Забыться, созерцая звезды, обращаясь к ним по именам, быть за тысячи верст отсюда!

— Я Омар, сын Ибрагима из Нишапура, — произнес он, словно очнувшись. — А ты кто?

Противник был явно не расположен называть себя. Будучи у себя дома, вопросы задавал он. Позднее Омар узнал, что он прозывался Школяром со Шрамом или просто Рассеченным. Придет время, и этот вооруженный дубинкой и словом Божьим Школяр заставит Самарканд содрогнуться.

Пока же его власть распространялась лишь на кучку юнцов, внимавших каждому его слову.

В глазах его внезапно вспыхнула искра; он обернулся к дружкам, а затем победоносно обратился к толпе:

— Боже правый, как же я мог не узнать Омара, сына Ибрагима Хайяма из Нишапура! Омар, звезда Хорасана [4] Хорасан — область на северо-востоке Персии. , гений Персии и обоих Ираков, князь философов! — Склонившись в глубоком поклоне, он двумя руками дотронулся до своего тюрбана, вызвав смех собравшихся. — Как я мог не признать того, кто сочинил полные набожности рубаи:

Хайям настороженно и с возмущением выслушал его. Это был вызов, приговор, приказ убить на месте. Не теряя ни секунды, он громко и ясно, так, чтобы в толпе никто не заблуждался, отвечал:

— Это четверостишие я слышу впервые из твоих уст, незнакомец. А вот то, что и вправду принадлежит мне:

Видно, не стоило ему сопровождать чтение стиха презрительным жестом в сторону ополчившихся на него юнцов. Вот уже потянулись к нему их руки, затрещало по швам его платье. Он покачнулся и упал, больно ударившись о плитку мостовой. Покорно отдав себя на растерзание, не удостаивая обидчиков ответным ударом, вообразив себя агнцем на заклание, он погрузился в оцепенение, перестал слышать, чувствовать, обнеся себя мысленно стеной до облаков без единого входа и выхода.

А подоспевший отряд городской стражи человек в десять был воспринят им как помеха свершаемому жертвоприношению. Завидя бледно-зеленые надписи ахдат [6] городская милиция. на фетровых шапках, нападающие тут же расступились и принялись оправдываться, беря толпу в свидетели:

— Это алхимик! Чужестранец — алхимик!

В глазах властей быть философом не являлось преступлением, чего нельзя было, сказать о занятиях алхимией. Однако начальник дозора не собирался вступать в перепалку.

— Ежели этот человек алхимик, его следует препроводить к великому кади[7] судья, рассматривающий дела на основе мусульманского права. .

Тем временем всеми забытый Долговязый Джабер уполз в ближайший кабак и дал себе слово больше носу не казать наружу. Омар без посторонней помощи поднялся с земли, выпрямился и без лишних слов двинулся за стражниками, освещающими путь с помощью факелов. Его высокомерная отрешенность окутала целомудренным покровом его окровавленное лицо и тело в изодранной одежде. Обидчики и зеваки потянулись следом.

Омар ничего не видел и не слышал. Для него улицы были пустынны, безмолвны, небо безоблачно, а Самарканд оставался тем самым местом на земле, которым он грезил, пока наконец не оказался в нем всего несколько дней назад.

Он добирался сюда три долгих недели и сразу, не переведя дух, отправился бродить по городу, следуя советам путешественников прошлых времен: «Взойди на Террасу Кюхандиса, древней цитадели, оглядись, глазам твоим предстанут лишь зеленые кущи да водная гладь, цветники да ряды кипарисов, подстриженных искусными садоводами в форме быков, слонов, верблюдов и готовых к прыжку пантер». И впрямь, внутри крепостной стены, которой был обнесен город, от Монастырских ворот до Китайских, Омару прежде открылось зрелище густых садов и весело журчащих арыков, и только потом, приглядевшись, увидел он точеные купола сложенных из кирпича мечетей и белый ажурный бельведер. А на берегу озерка под плакучими ивами узрел нагую купальщицу, распустившую волосы на обжигающем ветру.