Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Я пожал плечами. Кресло подо мной сыто вздохнуло.

— Для кого как. Для атеиста — переход в ничто и нигде, полное исчезновение. Для христианина — волнующий момент встречи с Всевышним Судией, который определит его участь на всю последующую вечность. Для индуиста или буддиста…

— Бог с ними со всеми, с буддистами и атеистами! Я спрашиваю, чем является смерть для вас, вас лично, мистера Норди, тридцати семи лет от роду, неженатого, образование гуманитарное, психотип астенический! Как вы определяете ее для себя, к чему готовитесь, чего ждете от этого таинственного момента?

Я ответил, не задумываясь: слишком исхожена, истоптана за пару десятков лет заповедная ментальная полянка.

— Мне, пожалуй, ближе всего теософский подход. Хотя и не полностью: их благостный оптимизм представляется недостаточно обоснованным. Атеизмом переболел в юности. В рамки христианства не мог заставить себя вписаться, как ни пытался: слишком они тесны и жестки.

— Прекрасно! Поскольку вам близко теософское мироописание, буду говорить на языке теософии, то есть учения, претендующего на синтез религии и позитивного знания. Будь вы христианином, я перешел бы на язык Нового Завета, а носи вы чалму, пригодилось бы знание Корана. — Трейфул согрел меня взглядом, столь вдумчивым и глубоким, что сомнений не оставалось: и Библию, и Коран вкупе с Алмазной Сутрой и оккультным косноязычием, он постиг до самых основ и сможет при надобности поговорить на равных хоть с ректором иезуитского колледжа, хоть с ламой, хоть с Элифасом Леви-младшим. — Итак, интересующий нас предмет, то есть смерть, является переходом в тонкоматериальный мир, сопровождаемый лишением физического тела. Вы согласны? — Я кивнул. — В каком-то смысле смерть эквивалентна рождению, но рождение — более трудный и энергоемкий процесс, так как душа вынуждена переходить из тонкого мира в грубый, в смерти же происходит обратное, — Трейфул выдержал паузу, демонстрируя повадки опытного лектора. — И в буддийской, и в мусульманской, и в христианской традициях, не говоря уже о теософии, придаётся огромное значение моменту перехода, точнее, душевному состоянию человека в момент прощания с физическим телом. Если вы помните, умирающий христианин обязательно причащается и исповедуется, просит прощения и прощает сам, и лишь после этого, очищенный и умиротворенный, переступает заветную черту, приподымает таинственный полог из черного, расшитого звездами бархата…

— Я всё это знаю, — не слишком тактично прервал я доктора, все более впадавшего в экзальтацию. — Нет нужды расписывать эти реалии так подробно.

— Не сомневаюсь в ваших познаниях, — Трейфул перевел дыхание. Глаза его повлажнели и были уже не липкими, но туманными, погруженными в потустороннюю синь. — Если б вы не были интеллектуальным и широко образованным человеком, что выявил опросник, я не стал бы вести разговор на таком уровне. Прошу всё же запастись крохой терпения и не прерывать меня, покуда я не окончу. В тибетском буддизме — несомненно, и это вы знаете не хуже меня — к моменту выхода души из тела относятся ещё серьёзнее. На протяжении многих часов, сидя у изголовья умирающего и только что умершего человека, монах читает вслух «Бардо Тедол», или «Книгу мёртвых», своеобразную инструкцию для души, оказавшейся в новых и непривычных для нее условиях. Подробные наставления, что и как следует делать, чтобы не испугаться, не растеряться и не обречь себя на долгое заточение в одном из мрачных миров. Удивительно гуманная религия! Додуматься до путеводителя в вечность!.. На эту же тему позволю привести буддийскую притчу. Некий монах, в течение десятилетий практиковавший медитацию и воздержание и достигший в этом больших высот, окончил свои земные дни. В последнее мгновение жизни он подумал о своей жеребой кобыле, беспокоясь, кто станет о ней заботиться после его ухода. И тут же — о ужас, о досада! — родился вновь — в теле крохотного жеребенка…

— Печальная история, — содрогнулся я.

— Весьма и весьма, — кивнул доктор и вытер со лба испарину. — Впрочем, это притча, легенда. В действительности монах, конечно, перевоплотился в человека. Долгие годы праведной жизни кое-что значат, иначе зачем бы нужна аскеза и всё такое прочее? Да и жеребые кобылы монахам ни к чему. Но важен, видите ли, тот акцент, который делается на последнюю секунду жизни. На самую-самую последнюю секундочку! В Древнем Египте подготовка к этой секунде начиналась с детских лет. В этом же ряду и слова Иисуса Христа, сказанные им разбойнику, распятому на соседнем кресте, человеку с изрядно отягощенной кармой: «Нынче же будешь со мною в раю». Разбойник перед путешествием в вечность очистился от всех грехов благоговением!.. Но, кажется, я несколько притомил вас?