Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

— Трус, — сказала ему Катарина. — Пойдем! — и легонько подпихнула рваным джинсовым коленом.

Бэнни храбро осклабился. Качнулся вперед всем телом.

Но никуда не пошел.

Гулливеры-кролики были размером с двухмесячного щенка овчарки, обладали собачьими же мохнатыми крепкими лапами и грустными, человечьими глазами. Появились они в доме всего неделю назад — по просьбе Катарины — и еще не имели имен. И чау действительно трусил. Не понимая вообще, что это за мутанты.

— Французский Баран! — гордо представила зверюг Елене Марга, тяжело взвалив обоих под передние лапы к себе на грудь, и, выпучив губы, с мычанием чмокая то одно, то второе нервно ходившие ходуном каротиновые рыльца.

Катарина с не меньшей гордостью поглаживала их спины, и поддерживала дергавшиеся как на пружинках задние мохнатые лапы. Ей явно не терпелось самой уже взять их на руки:

— Мама, а ты уже позавтракала?

Марга ахнула и обернулась назад, под ноги.

Но никакого зэ́ммэля с беконом на блюдечке не было.

Бэнни с горя и стыда под шумок слямзил булку и слинял в дом.

Глядя на их воркотню и дохлебывая чай, от которого натощак страшно тошнило, но зато мир возвращался на место, Елена теперь уже как местный фольклорный курьез вспоминала леденящую душу, кошмарную ночь: едва она заснула, откуда-то снизу (она не сомневалась, что из гостиной, где спала Катарина, или из Маргиной спальни) раздались истошные то ли пьяные, то ли опьяненные жестокостью крики. Кричал кто-то, кого убивали; а потом кто-то, кто убивал сам, измываясь над жертвой:

— Вос из?! Воф катцэль швоф!

Елена забилась в угол: вот тебе и милая раздолбайская семья! А теперь она одна, в незнакомом доме — попалась к германским маньякам!

— Вос зогсд?! Дэс гейд ауф коа Куахаут! — орали снизу все более угрожающе.

Вертухайские крики (абсолютно непереводимые) продолжались с минуту. Кто-то истошно плакал, а кто-то потом навзрыд хохотал. Елена от ужаса даже двинуться не могла. Вдруг все стихло. Елена встала, заперла дверь на ключ и, как в бреду, сунула ключ под перину и, дрожа, прислушиваясь, забилась к стене, боясь даже представить себе картину, которую она сейчас увидит, если выйдет из комнаты, и боясь даже спрашивать себя, «куда ей бежать» в этом незнакомом городе, в этой незнакомой стране, в этом мире; и эта игрушечная спальня, и заботливая хозяйка, и даже улыбчивый Бэнни — всё казалось теперь такой лживой, болезненной декорацией; и вдруг — уснула — усталость победила ужас.

Утром, когда она с ощущением катастрофы, едва открыв глаза, даже не умывшись, высвободила себя в меру золотым ключиком из бункера (со сна все еще не верилось в реальность ночной жути — и особенно неправдоподобным, когда она засунула руку под перину, представлялось то, что сейчас она там найдет ключ), сбежала по лестнице вниз, и увидела на кухне добрые лица обеих обитательниц мирной виллы — и, тупя глаза, с обмирающим сердцем, как в каком-нибудь готическом романе, с порога спросила, не слышал ли кто из них, случайно, ночью, как кто-то страшно кричал, — обе прыснули.

— Извини! Ох, хо-хо-хо-о — извини! — тряся бюстом от грудного хохота, кашляла Марга, не переставая своими крепкими загорелыми руками с клацаньем нарезать огромным тесаком на толстой круглой деревянной кухонной плахе веснушчатые яблоки гольдэн, которые успела спозаранку выбежать купить к зеленщику. — Францл, мой муж, среди ночи заявился домой — забыл взять кое-что для работы, а ему вставать сегодня очень рано надо было. Вот он и сдернул сдуру случайно в темноте покрывало. На веранде — хо-хо-хо! — пойдем, покажу!

Неся на блюдечке резное золотое яблоко, как будто подношение какому-то неведомому царьку, Марга провела ее к дальнему углу веранды и сдернула кулисы с виновника триллера: огромного пестрого говорящего попугая ара, причем говорящего исключительно на баварском:

— Вос из?! Воф катцэль швоф! — и опять потом застонал, как добиваемый, истерзанный смертельными ранами человек.

На секунду испытав облегчение — Елена сразу же слегка помрачнела, подумав: «Интересно, раз он эти звуки воспроизводит — значит, он их где-то слышал?!»

— При нем даже нельзя телевизор включать! — как будто отвечая на ее мрачные догадки, успокоила Марга. — А то он потом нам разыгрывает эти… Спектакли! Мы его всегда ночью, или когда гости, под покрывалом держим. Хулигана. А! А! Ну что! Куки! Куки! На, держи яблочко! Хулиган!

Куки перенесли, в его гигантской клетке (которая по своим просторам вполне могла показаться дворцом даже для Бэнни), на кухню и взгромоздили на круглую тумбу у окна, откуда он начал зорко следить за появлением на столе новых блюд — и то и дело надзирательскими окриками одергивал каждого, кто тянул к еде руки: