Кнут Фалдбаккен - E-18. Летние каникулы

Он был все же неплохим учеником, смышленым и прилежным, старательным еще и потому, что стремился поскорее отобрать у меня пальму первенства, сократить до минимума срок своего унизительного положения. Я спросил о причине его желания научиться танцевать, и он ответил очень уклончиво: думал, дескать, так легче привлечь к себе девчонок на танцплощадке. Однако я хорошо знал Йо и догадался: он мечтал о танцах на празднике святого Улава и, возможно, специально о фрекен Станг, которая жила на даче Весселя и которую он будто бы сверхпрезирал. Во всяком случае, мой опыт танцевальной школы теперь пригодился, хотя два года назад, если честно сказать, я оказался не на должной высоте, попросту осрамился.

«Голубой Дунай» под конец совсем захрипел.

— Ну что, теперь порядок?

Ему не терпелось поскорее закончить занятие, где ему была отведена недостойная, второстепенная роль.

— Конечно, нет. Нужно еще поучиться.

Ему от меня не отделаться.

— Еще?

— А ты как думал! Нужно научиться вальсировать.

— Дьявол! Злость сверкнула в узких щелках глаз. Неужто необходимо?

— Бог ты мой, ты же не можешь танцевать, будто идешь по борозде за плугом! Смотри!

Я показал ему: ты поворачиваешься на цыпочках вокруг, а не двигаешься вперед. Итак, правую ногу к левой. Потом левую отставить назад и снова прокрутиться на кончиках пальцев. Понятно?

— Да, но…

Этот этап учебного процесса занял у нас больше времени. Снова и снова, без жалости и снисхождения, мы ставили и ставили «Голубой Дунай». Шаркали по полу ногами, он в резиновых сапогах, я в кроссовках, считали, тяжело дыша, старались, как можно изящнее и точнее вальсировать, постепенно превращая танцевальные па в молчаливое единоборство.

Под конец нам надоело все, и упражнения прекратились сами по себе. Мы достигли нашей цели, почти: Йо научился танцевать нечто вроде вальса, хотя еще неловко, неграциозно; он все равно едва ли научится танцевать лучше. Его неказистое и неповоротливое круглое тело подростка было неэлегантным, непропорциональным и несоразмерным. Я же в отличие от него, особенно в последнее время проявлял интерес ко всему утонченному, неопределенному, эзотерическому. Часами просиживал и рассматривал, например, свои длинные пальцы, мысленно представляя, как играю на различных инструментах и добиваюсь виртуозности в музыке. Именно они, только они будили подобные представления и создавали иллюзию собственной привлекательности и даже, возможно, красоты. Я мечтал о совершенстве. Неотесанность и бесформенность тела Йо, его грубость и его бесшабашность, которыми раньше я так восхищался, вызывали теперь одну неприязнь. Я открыл для себя иной мир, мир красоты и новых эстетических ценностей, недоступных, как я считал, для моего друга.

Он закрыл проигрыватель, вытащил иголки, которые мы беспрестанно и осторожно меняли, боясь, что шум привлечет внимание других (особенно сестры). «Голубой Дунай» снова оказался в упаковке. Я влез на балку под крышей, сидел и наблюдал. Наверху было тепло. Чувствовалось, как припекает почти прямо над головой солнце. Пахло сухим деревом, мучной пылью, осевшей на сложенных в углу пучках соломы. Под карнизом усердно трудились ласточки. Я слышал жужжание осы, но не мог определить, откуда оно несется. Явно из местечка укромного и неприметного. Одно осиное гнездо мы все же случайно обнаружили позапрошлым летом, прямо под полом, и, естественно, захотели рассмотреть его вблизи. Тогда-то и искусала меня оса, рука распухла и страшно болела. Зато увиденное превзошло все ожидания, в строении гнезда ощущались — искусность, симметрия, продуманность. Мы восторгались и удивлялись, конечно, любовались… однако позже без жалости и сомнения умертвили порошком ДДТ его обитателей.

Насекомые в амбаре напомнили мне о прошлых летних месяцах. Вновь я почувствовал себя маленьким, невинным существом; стало легко, заурчало в животе… вспомнил, что не завтракал; общее состояние — словно в забытье, когда чувства неестественно, до предела обострены. Старался, но не мог отделаться от назойливых мыслей о происходящем в Фагерлюнде. Столько ошеломляющих неожиданностей! И притом непонятных. Вопросы, вопросы, одни вопросы, на которые не было ответа; неуместные и оскорбительные разглагольствования Йо о Марии, и почти как насмешка — наши танцы в амбаре… События последнего дня громоздились в голове, давили, вызывали раздражение, и, если бы я мог минут на пять остаться один, было бы достаточно двух-трех натренированных движений рукой, чтобы успокоиться, прекратить умничать, колебаться, устранить все подозрения и последние полудетские-полувзрослые искушения и слиться с воспоминаниями о незапятнанном прошлом, о чистых счастливых летних днях, проведенных в полутьме амбара.