Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен

— Но…

— Не ной! В Индию обязательно возьми пару бутылок шампанского.

— Индусы «шампусик» любят? Я думал — «Рубин», «Гранат», «Кагор».

— Не умничай. Бутылки из-под шампанского они любят. Изумруды из них делают. От настоящих только специалист отличит. В отеле наших сразу спрашивают. Не продешеви! Привезешь Марине какую-нибудь цацку.

— Кольцо с изумрудом, — усмехнулся Скорятин и решил обязательно купить там что-нибудь Зое в подарок.

— Иди, мизантроп! А то передумаю и отправлю в Индию Дочкина.

— Когда вылетать в Томск?

— Послезавтра. Денек можешь передохнуть.

Спецкор грустно кивнул, встал и двинулся к двери, вспоминая почему-то, как нес Мятлеву на руках через лужи, сквозь дождь, а она прижималась к нему, шепча: «Боже, что я делаю…» Останься он на день, всего лишь на один день… Взявшись за ручку двери, Гена замер, изумленный тем, как просто можно избежать лигачевского Томска и вернуться в манящий Тихославль.

— Ты чего застыл? — Исидор оторвался от верстки. — Иди, иди! Устал я от тебя.

— Исидор Матвеевич, скажите, а если у первого секретаря обкома две жены, это — частная инициатива или как?

— Конкретнее!

— У Суровцева многолетняя связь с Болотиной. Он дал ей квартиру в «осетре».

— Где?

— В новом доме.

— А Болотина — это кто?

— Я же говорил: директор библиотеки.

— …которая закрыла клуб «Гласность»?

— Ну да!

— Так что же ты молчал, Шерлокхолмище ты мое! Аморалка — это как раз то самое, за что любого можно зацепить и подвесить. Срочно в номер!

— Надо кое-что уточнить. Проверить слухи. Съездить в Тихославль.

— Туда и обратно. Очень важно! Там, — он показал в потолок, — готовят серьезные пертурбации, и генеральному нужны поводы, поводы! Вроде Руста на Красной площади. Понял?

— Но…

— Не бойся! Марину я беру на себя.

«Благодетель!» — усмехнулся Скорятин, поклонился шефу и снова пошел к двери.

— Гена, вернись!

— Ну?

— Не «ну», а сядь! То, о чем ты сейчас подумал, — полная чушь! Давай-ка объяснимся раз и навсегда. — Он нажал кнопку селектора: — Генриетта, я занят. Давай, Гена, выпьем на посошок — по-русски! Ты что будешь — водку, коньяк, виски?

— Водку.

— Правильно. Самый чистый напиток. А я коньячку… Доктор прописал — для сосудов.

После «посошка» Шабельский рассказал, как принес Борису Михайловичу в Сивцев Вражек главу диссертации, увидел Марину и влюбился насмерть с первого взгляда. Потом он долго добивался, а добившись, подал на развод и попросил у Александра Борисовича и Веры Семеновны руки дочери. Отец почти согласился, но мать отказала наотрез: она знала Исидорову жену и даже приходилась ей дальней родственницей. Впрочем, все евреи — родственники, в этом их сила. Выпили «стременную». Исидор, осунувшись, вспомнил, как сошел с ума, узнав, что Марина наглоталась снотворного и лежит в реанимации. Он сидел у ее постели часами, жена относилась с пониманием, даже варила для глупой девочки куриный супчик и соглашалась, чтобы муж продолжал встречаться с молодой соперницей, но потихоньку, не разрушая семью и не травмируя детей. Ласская отказалась.

— Она у тебя гордая! — сообщил Шабельский, наливая «закурганную». — Или всё, или ничего. Имей в виду!

После «закурганной», которую казак пьет с полюбовницей за холмом, чтобы законная половина не увидела, Исидор сознался: его ошеломила встреча с Мариной в Большом театре. А когда он узнал, что она замужем за Геной…

— Я ведь на тебя раньше как смотрел?

— Как?

— Не обидишься?

— Нет. Чего уж теперь…

— Бегает по редакции какой-то полулабазник. А ты, оказывается…

— Ну и что я?

— А ты, оказывается, молодец. Марину Ласскую добыл! Не скрою от тебя, Игнасио, хотел я… ну, ты понимаешь… Или не мужик я! Не обиделся?

— Нет, на мужиков не обижаюсь.

— Но Марина Александровна сказала: «Ни-ког-да!» Теперь просто друзья. «Мы только знакомы. Как странно…» Что пьют после «закурганной»?

— «Шапошную».

— Не слышал. Как это?

— А это когда казак бросает оземь шапку и говорит: «Да ну вас всех на хрен, никуда не поскачу!»

— Гена, ехать надо! Александр Николаевич два раза на дню звонит. А с Мариной я серьезно поговорю.

— Не надо!

— Почему?

— Не бабе бранить, как мужик боронить…

Шабельский хлопнул собабника по плечу и взял с него слово, что тот не только перестанет ревновать, но вообще выбросит глупости из головы. Гена поклялся, а когда выпили «клятвенную», хотел спросить, был ли Исидор у Ласской первым, или ее девичью любознательность удовлетворил раньше еще кто-то, но передумал, не желая омрачать застольную дружбу неделикатностью. Великодушие босса тоже не знало границ: на служебной «Волге» он довез ослабшего сотрудника прямо к подъезду.