Энтони Дорр - Собиратель ракушек

Примерно через неделю его посещает новый адвокат, гладко выбритый краснолицый мужчина с прыщавой шеей. Он зачитывает Джозефу газетную статью, где сообщается, что в Либерии прошли демократические выборы, президентом стал Чарльз Тейлор, война закончилась и на родину в массовом порядке возвращаются беженцы.

– Вы подлежите депортации, мистер Салиби, – объявляет он. – Вам это очень даже на руку. Суд закроет глаза на кражу инвентаря и незаконное проникновение на чужую территорию. Обвинения в преступной халатности, равно как и в совращении малолетней, тоже сняты. Вас не привлекут к ответственности, мистер Салиби. Вы свободны.

Джозеф откидывается на спинку кровати и понимает, что ему все равно.

Медсестра говорит, что к нему пришли. С ее помощью он выбирается из койки; перед глазами плывут темные пятна. Она сажает его в кресло-каталку и везет по коридору; через какую-то боковую дверь они попадают в огороженный внутренний двор.

Припекает солнце, у Джозефа раскалывается голова. Медсестра подвозит его к небольшому столику в центре газона, примыкающего к ограде парковки, и возвращается в здание. Джозеф, щурясь, вглядывается в слепящее небо, где клубятся облака. За парковкой раскачивается на ветру гряда полуоблетевших деревьев, которые слаженно машут ветками. Осень, заключает Джозеф. И представляет, как сжались почерневшие корни огородных растений, как зачахли томаты, съежились листья, как ударили первые заморозки. Уж не оставят ли его здесь умирать? Медсестра подойдет через пару дней и вытряхнет его из кресла, чтобы захоронить некогда живую плоть, от которой отслоится кожа, откажется черное семечко сердца, отвалятся и лягут в землю кости.

Одна из дверей, ведущих из корпуса во двор, открывается: выходит Белль с рюкзачком за спиной. Застенчиво улыбаясь, она подходит к Джозефу и присаживается за стол. Из-под ворота ее дорожной куртки виднеются лямочка майки, бледная ключица и чуть выше – триада веснушек. Ветер поднимает пряди волос и возвращает обратно на плечи.

Разглядывая девушку, Джозеф вынужден придерживать голову руками; Белль тоже его изучает. Жестами спрашивает, как у него дела, и он пытается отвечать. Они сидят и улыбаются. На припаркованных автомобилях играют солнечные блики.

– Это все взаправду? – шепчет Джозеф.

Белль в недоумении склоняет голову набок.

– Я не сплю? Ты настоящая?

Она зажмуривается и кивает: конечно. А потом, развернувшись вполоборота, указывает на парковку и жестами сообщает: я за рулем. Джозеф молча улыбается и сжимает ладонями непослушную голову.

Тут Белль вспоминает, зачем пришла, снимает рюкзак, достает две небольшие дыни и кладет на стол. От изумления Джозеф таращит глаза.

– Неужели это те, что… – не верит он.

Белль кивает. Джозеф берет дыню в руки. Увесистая, прохладная; он стучит по ней костяшкой пальца.

Вынув из кармана куртки перочинный нож, Белль взрезает – с едва слышным хрустом – оставшуюся на столе дыню; плод распадается на половинки, источающие неповторимый сладкий аромат. Две чаши, наполненные влажной, нежной мякотью и десятками семечек.

Семечки Джозеф соскабливает и оставляет на дощатой столешнице: безупречно гладкие, светло-мраморные, они блестят в лучах солнца. Из одной половинки дыни Белль вырезает кусочки мякоти. Мякоть переливается, и Джозеф даже не верит, что выращенная им дыня может иметь такой оттенок – будто ее напитал солнечный свет. Каждый из двоих подносит свой кусочек к губам и смакует. Джозефу чудится запах леса, зимней бури и огромных китов; его наполняет ощущение звезд и ветра. Сочная крошка мякоти соскальзывает с подбородка Белль, которая даже смежила веки. Открыв глаза, она перехватывает взгляд Джозефа и расцветает улыбкой.

Они доедают первую дыню; Джозеф наслаждается таянием мякоти на языке. Руки и губы липкие. В груди теплеет от удовольствия, тело вот-вот засветится изнутри.

Потом съедают и вторую, точно так же раскладывая на столе семечки. А после делят их на две горсти; Белль заворачивает каждую в клочок бумаги, чтобы одновременно с Джозефом опустить свой пакетик в карман.

Сидя в кресле-каталке, Джозеф кожей ощущает тонкие солнечные лучи. Голова становится невесомой – кабы не шея, улетела бы ввысь. Будь у него второй шанс, размышляет он, надо было бы похоронить кашалотов целиком. А землю засыпать сверху ведрами семян, чтобы не только томаты и дыни выросли, но и тыква, и фасоль, и картофель, и брокколи, и кукуруза. Хоть самосвалы семян привезти. Грядки получились бы – на сколько глаз хватит. Да такие яркие, людям на диво; а сорную траву и плющ он больше выдирать не станет: пусть все живое растет, зачем мешать?