Энтони Дорр - Собиратель ракушек

Ты? – задохнулся охотник и выронил нож.

Изо всех сил он пытался вырваться, отползти, подняться с колен. Жена не отпускала: одна рука по-прежнему сжимала его запястье, другая держала за ногу лань. Охотник волок их по снегу, на котором оставалась кровавая полоса.

Ох, только и смог выдохнуть он.

Он чувствовал, как исчезает этот мир: крупитчатый снег, голые ветви. У него во рту был привкус ольховых листьев. Под животом струился золотистый ручеек, сверху падал свет. В глаза ему, не опуская царственной головы, смотрел вожак. Весь мир окрасился янтарем.

С последним рывком охотник высвободился. Видение тут же исчезло.

Нет, забормотал он. Быть такого не может.

Он потер запястье в том месте, где были ее пальцы, потряс головой, будто после удара. И побежал.

Жена охотника еще долго лежала в кроваво-снежном месиве, вбирая в ладонь тепло лани, пока наконец видение не растворилось, оставив ее в одиночестве. Она разделала животное тем же самым ножом и на своих плечах перенесла оковалки в хижину. Муж лежал в постели. Очаг не горел.

Не подходи ко мне, выдавил охотник. Не прикасайся.

Она развела огонь и уснула на полу.

Ее отлучки становились все более длительными; ей приходилось бывать и в частных домах, и на местах аварий, и на траурных церемониях по всей центральной Монтане. Настал момент, когда она развернула пикап на юг и никогда больше не возвращалась. В браке они прожили пять лет.

Два десятилетия спустя охотник, сидя в закусочной «Биттеррут», поднял взгляд к телевизору и увидел ее интервью. Жила она теперь на Манхэттене, объездила весь мир, написала две книги. И была нарасхват по всей стране.

Вы общаетесь с мертвыми? – допытывался репортер.

Нет, отвечала она, я помогаю людям. Я общаюсь с живыми. И даю им успокоение.

Что ж, проговорил в камеру репортер, я верю.

Купив в магазине ее книги, охотник проглотил их за один вечер. В своих стихах она описывала долину и обращалась к животным: ты, гневный койот, ты, красавец-олень.

Она съездила в Судан, чтобы прикоснуться к позвоночнику стегозавра, и написала о том, как была подавлена, ничего не почувствовав. По заказу одной телевизионной компании слетала на Камчатку, чтобы увидеть извлеченную из вечной мерзлоты лохматую переднюю ногу мамонта: в этот раз удача ей не изменила, и она описала все стадо большеногих мамонтов, которые шагают по илистой кромке воды и поедают водоросли. В нескольких стихотворениях даже встречались едва уловимые аллюзии на охотника: тягостное, кровавое присутствие, витающее где-то за гранью, как близкий шторм, как затаившийся в подвале убийца.

Охотнику было пятьдесят восемь. Двадцать лет – немалый срок. Долина медленно, но верно ужималась: ее прорезали шоссе, а гризли отправились на поиски более высоких мест. Лесорубы проредили едва ли не каждый доступный участок леса. По весне сточные воды от трелевочных дорог окрашивали реку в шоколадно-коричневый цвет. Охотник забросил попытки отыскать в этих краях волков, хотя они по-прежнему приходили к нему во сне и звали побегать под луной по замерзшим равнинам. Ни с одной другой женщиной он за эти годы не был. Склонившись над обеденным столом, охотник сдвинул в сторону книги жены, взял карандаш и черкнул ей письмо.

Неделю спустя к хижине подъехала машина почтовой службы «Федерал экспресс». Ему доставили ответ, написанный на тисненой бумаге торопливым деловым почерком.

«Послезавтра буду в Чикаго, – говорилось в записке. – В конверте авиабилет. Захочешь – приезжай. Спасибо за письмо».

После десерта ректор постучал ложечкой по бокалу и пригласил гостей вернуться в парадную гостиную. Бар был разобран, а на его месте стояли три гроба из полированного массива красного дерева. Тот, что по центру, был больше двух других. На крышках все еще белел снег (должно быть, гробы долго не вносили в помещение), который таял, оставляя на ковре темные круги. Вокруг прямо на ковре были разложены подушки. На каминной полке горела дюжина свечей. В столовой официанты позвякивали тарелками. Охотник прислонился к дверному косяку и наблюдал за смущенно входившими гостями: одни не выпускали из рук кофейные чашки, другие допивали водку или джин. В конце концов все расположились на полу.

Последней вошла жена охотника – элегантная женщина в черном костюме. Она опустилась на колени и жестом пригласила О’Брайена сесть рядом. Тот по-прежнему держался отчужденно и непроницаемо. У охотника снова сложилось впечатление, что этот человек явился из какого-то другого, бесплотного мира.