Рэй Брэдбери - Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери

У моих родителей были только я и моя уже покойная сестра. Из всех людей, встреченных мною на протяжении долгой жизни, тех, кого я почитаю братьями, можно сосчитать по пальцам одной руки, и каждый из них это знает.

Видимо, мы с Рэем Брэдбери — братья.

Отнюдуже сие предположение?

От Рэя Брэдбери. Вот отнюдуже.

— Ты знаешь, Харлан, — сказал он мне, нависая над столом и ухмыляясь патентованной улыбкой деревенщины со Среднего Запада, — мы ведь братья. Мы с тобой.

Я в ответ выдал собственный патентованный оскал сельского простофили со Среднего Запада, ведь мы оба зарабатываем на жизнь враньем — один родом из Уокигана, второй из Кливленда — и ответил на его подачу вопросом:

— Как это так, Рэй?

(Актеры замирают на своих местах, пока Велеречивый Рассказчик повествует о предшествующих событиях, тем самым замедляя течение фильма, застенчиво задавая необходимую канву.)

Стол, над которым нависал Рэй, стоял в кабинке нашего с ним любимого ресторана «Пасифик дайнинг кар» в центре Лос-Анджелеса. Шел 1965 год. Вторая половина нашей компании разошлась по туалетам, то есть она пошла в один туалет, а ее муж — в другой. Ее звали Ли Брэкет, его — Эдмонд Гамильтон. Она — королева фантастики и детектива. Великие фильмы по романам Хэммета и Чендлера. Живая легенда. Рассказы про Эрика Джона Старка. Добрая и бесконечно доброжелательная женщина. Вряд ли я знал кого-то лучше нее. А Эд словно сошел с картины «Американская готика». Его называли «Сокрушителем галактик» — подлинный отец жанра космической оперы. Десятки и десятки рассказов с самой зари империи Гернсбека: цикл «Звездные короли». Великолепные комиксы, брошюрки про Капитана Будущее. Паяц с комическим чутьем, сюжетный эквилибрист, благосклонный к карапузам вроде меня с Рэем. Они были Строфой и Антистрофой нашего литературного младенчества.

Так вот, они отошли, мы с Брэдбери трем за жизнь, и он объясняет мне, почему мы с ним братья. Это не я сказал, это он сказал. (Говоря по-простому, я испытываю клокочущее омерзение к болтливым любителям научной фантастики, которые после смерти писателя, с коим они когда-то случайно столкнулись в лифте, начинают щебетать почище какой-нибудь Вики-чего-то-там, лишь бы получить слово на поминальной службе. «А, я знал Айзека, как родного брата…», «О хоспидя, я с Клиффом Саймаком пас коней в дяревне», «Да, мы с Октавией Батлер были неразлейвода»). Но моя-то невероятная история произошла на самом деле. Хотите, спросите самого Брэдбери, выдумываю я или нет. Только поторопитесь…

Так вот, я спрашиваю у него:

— Как так, Рэй?

— Они, — отвечает он.

— Эд и Ли? — уточняю я.

И тут он отвечает:

— Наши отец и мать. Они нас вырастили.

Что было дальше, я уже не помню.

Ну, сэр, разве это не был момент откровения?

Видите ли, в то время я работал на киностудию «Парамаунт», корпел над очередным кособоким шедевром, который мне заказали продюсеры Рауз и Грин за большую деньгу (я тогда был в самом соку). А Ли, с которой я познакомился в Огайо еще подростком, тогда работала над сценарием к «Красной линии 7000» Говарда Хокса. Главную роль там играл Джеймс Каан (который совершенно случайно около года назад играл Харлана Эллисона в одной из серий «Часа Альфреда Хичкока», основанной на моих «Записках из чистилища»). Тоже на «Парамаунте».

Наши кабинеты располагались в двух шагах друг от друга.

Рэй не водит машину. Я вожу. Каждый раз, когда нам доводится выступать с лекциями на одном и том же захудалом литературном сабантуе, я сижу за рулем, а Брэдбери читает нотации.

Он их мне читает. (Наши вкусы в политике не ближе наших религиозных воззрений.)

Так что я всегда рулевой на мостике.

Ли в тот вечер освободилась рано, и я уже не помню, какие обстоятельства были у Эда. Так что мы направились в «Пасифик дайнинг кар» прямо со студии. Рэй, видимо, взял такси; он встретил нас у выезда из студии, и я рванул за сочным бифштексом. И еще за сладким луком, томатами под соусом рокфор и цукини по-флорентийски; Рэй пил, я к спиртному не прикасался. Такой вот был ужин.

Вот так — пока я совсем не разошелся: ответ на вопрос «можете ли вы вспомнить, что вас связывает с Рэем Брэдбери?» дал сам Рэй своим заявлением: мы братья.

Это его слова.

Только не стоит придавать им большого значения — Рэй вряд ли вспомнит, как меня зовут и кто такой Харлан Эллисон. А когда вспомнит, завопит: «Живи вечно!» — или что-то подобное, столь же невыполнимое, и назовет меня «Ах да, этот невыносимый мистер Взрыв». А я только довольно улыбнусь и крикну в ответ: «Ничто не вечно, Рэй, старый ты комод! Ни Великая пирамида в Гизе, ни полярные шапки, ни зеленая травинка — ничто, дурная твоя башка!»