Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Миронов был последним, кто «проходил по делу» об Агыге. Дело закрыли. Но каким-то образом Кеннакук узнал об этом разговоре Миронова со следователем и узнал, что Миронов ничего не сказал.

«Не зря его любил Агыга», — подумал тогда Кеннакук.

Обо всем этом вспоминал Миронов, когда шел в ясли за Малышом и недоумевал, почему же так долго к нему в Магадан не едет толстый добродушный Кен. А потом они все это в который раз за долгие десятилетия дружбы вспоминали вместе ночью, на кухне, за чаем и вином. Вернувшись из яслей, Артур Миронов с удивлением обнаружил Кена, мирно попивающего чай.

— Я звоню, звоню, никто не отвечает, — вместо приветствия говорил Кен, спеша навстречу Миронову, — Толкнул дверь, а она открыта. Я и зашел.

Они обнялись.

…Утром Кеннакук позвонил в НИИ, где работал Миронов, и сообщил шефу отдела, что была машина «скорой помощи», что Миронова увезли, что Кен один с Малышом и неизвестно, что делать.

— Сердце… я знаю… — шептал в растерянности шеф, — сердцу не прикажешь…

И невдомек ему было, что мог Миронов приказать сердцу, когда был один, приказывал повременить ради Малыша, но вот приехал Кен, заботы с плеч пали, он расслабился, и утренний финал — вот он.

Миронов выкарабкался. Сейчас в поле. Не пьет, не курит. Иногда делает утреннюю гимнастику, говорят, зарядка помогает, да не всем. Потому и ждет он с давней тревогой того времени, когда придется спросить: как без меня у вас на этом свете?

Вот так и ходишь, летаешь, ездишь на собаках и на такси, всю жизнь в пути, и все время чего-то ждешь, доброго, как прикосновение женской ладони, все время ждешь чего-то, не жизнь, а сплошной зал ожидания. В тот год я окончил университет и возвращался домой, на Чукотку. Я сидел во Внуково и ждал погоды. Порт был закрыт, он не принимал самолеты и не выпускал их уже второй день. И вдруг по радио объявили, что совершил посадку самолет из Копенгагена.

Я не был встречающим и никуда не пошел. Был какой-то серенький день, дождь и хмурость.

— Вот видишь, а из Копенгагена самолеты принимают, — сказала мне Валерия. Она провожала меня.

— Хорошо, — сказал я, — в следующий раз я прилечу к тебе из Копенгагена, чтобы ты не ждала меня здесь так долго.

А про себя подумал, что хорошо бы слетать на Кубу, или в Гонконг, или пожить на Гавайях. Если всю жизнь прожил на севере, всегда тянет на юг. А я и родился на севере. Мой отец — эскимос, мать — чукчанка. Когда Валерия узнала, что я эскимос, она прозвала меня Эски.

— Послушай, Эски, — сказала она тогда во Внуково, — я никогда не приеду на твои берега.

— Хорошо, — пришлось ответить мне. — Буду прилетать я.

Мне не хотелось ее терять. Потому что она была необыкновенной женщиной. Потому что при ней я всегда в себе сомневался, злился на себя и становился сильнее. Есть люди, похожие друг на друга, как обложки книги, выпущенной большим тиражом. Валерия была не такой. Ее в толпе не потеряешь. Ее нельзя тиражировать. Валерия всегда в единственном числе. Вот в чем все дело. Ведь не каждая женщина могла бы так просто сказать: я никогда не приеду на твои берега. Другая бы обманула или успокоила.

Мне будет грустно без нее. Мне вообще будет на Чукотке грустно. Дело в том, что за пять лет учебы в Москве я забыл все, что умеют делать мои родичи. Я не смогу отличиться на моржовой или нерпичьей охоте, я не смогу правильно поставить капкан на песца, я не смогу определить когда начнется пурга и почему волнуются собаки.

Обо всем этом я думал тогда, во Внуково, когда прилетел самолет из Копенгагена.

Сейчас я работаю в школе. Школа на самом берегу океана. У меня хорошие малыши. Я их люблю. Спрашиваю как-то у детишек:

— Кто отгадает загадку: зимой и летом одним цветом?

Класс задумался.

— Ну, зи-мой и ле-том од-ним цве-том? — медленно прочитал им я. — Что это?

И вдруг маленький Чеви отвечает:

— Снег.

Я растерялся. У нас действительно снег круглый год.

«Как, дела в твоем Копенгагене? — писала мне Валерия. — Как поживает твой мудрый Чеви? Перешел, ли он во второй класс? Когда ты прилетишь? Ведь я люблю тебя, хотя никогда не приеду на твои берега. Послушай, Эски, мы, женщины, оцениваем любовь мужчин по числу глупостей, которые они могут совершить в нашу честь. Соверши ради меня хоть одну — прилетай…»

Тогда я в первый раз позвонил на станцию. Мне ответил номер Пятый.

Я попросил соединить меня с Копенгагеном.

— Мы не можем дать вам Копенгаген, — ответила пятый. — У нас радиотелефон. Москва и то еле-еле…