Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Вместе придумывать легче, решает он и выходит на крыльцо дожидаться старика.

— Вот если тебе работу дали, — вел назидательно Шкулин, — ты старайся от нее сначала отказаться, не получилось — старайся спихнуть ее другому, опять не вышло — сделай тогда ее так, чтобы тебе больше не поручали! Ха-ха-ха!

— То-то, я смотрю, ты не шибко потеешь, когда лонг-линь тянешь, — сквозь смех заметил Бровин.

— Не-е, — замотал головой Шкулин, — на рыбалке я как все, на рыбе сачковать нельзя, а то зимой палец сосать будешь… Работать так работать, на хрен торопиться!

«Вот поди ж ты, — думал Медучин, — отчего это в тайге да в тундре всякая работа делается в охотку? Нет такого, чтоб было лень или противно… странно это. А может быть, это от подспудного сознания, что если ты не сделаешь, то никто не сделает… Может, это просто от необходимости выжить, от инстинкта?»

Задумывался Медучин, хотел разобраться в себе, что же его гонит все время в тундру? Желание быть свободным, ни от кого не зависимым? Неправда, начальство хоть и далеко, по от него все равно никуда не деться… А может быть, все-таки лень? Обычная простая человеческая лень гонит его черт знает куда? «Ну конечно же, — думал, Медучин, — конечно же! Я не хочу подчиняться будильнику, вставать в семь, а в восемь идти на службу. Лучше я здесь встану в пять, а в десять сломаю ногу в Большом Каньоне, как было в прошлом году, но зато буду сам себе голова. Здесь просто ближе к природе. Вот почему мне всегда в поле хорошо, даже если трудно…»

Он собирал карабин, через час им со Шкулиным идти на охоту. В леднике осталась только шея от лося, убитого в прошлом месяце. Решили взять еще одного. В помощь Медучину Бровин выделил Петра, тот видел на дальних косах следы. У Медучина пять лицензий, хватит на весь сезон и на зиму останется. Верного решили не брать, чтобы тот не спугнул зверя.

весело сочиняет Шкулин.

— Что-то ты больно веселый, — говорит ему Медучин, — а я, между прочим, сон видел. Вдруг вещий?

— Что еще за сон?

— Будто лось тебя копытом погладил!

— Чо? Правда?

— Ну да. К чему врать без толку.

— О-ха-ха! — засмеялся Шкулин. — Нет такого лося! Тот лось еще не родился али шастает где-нибудь по другим северам! Меньше спать надо, Наука, не будешь тогда глупые сны смотреть!

— Он виноват, что ль, — развел руками дед Тимофей, — приснилось, и ладно. А мне вот чегой-то ничего не снится. Одно время старуха-покойница снилась, а теперь вот совсем я без снов, будто и нет меня.

— Это к здоровью, дед, — успокоил его Бровин, — Сон праведника это называется, потому как ты у нас несть праведник.

— Кхе-кхе-кхе-гм… — проворчал дед, — в прошлом году лучше кашлял… — и пошел готовить охотникам лодку.

…Сейчас, в палатке, Медучин, не может вспомнить, о чем он думал тогда, когда лодка тихо шла в верховья мимо желто-зеленых берегов. Одно он знает — он никогда не переставал удивляться красоте берегов: зеленая стена ивняка и ольховника и редкие нарядные березки, мрачные высокие каменистые обрывы, склоны сопок, поросшие лиственницей и стлаником, и тополя, такие же редкие, как березы, будто только что пришедшие с материка, и красивее тех, материковских, потому что над ними полярные совы, — никогда этого не забыть Медучину; сколько бы раз он ни был в тайге, он каждому тополю говорил «здравствуй», как товарищу, и не стеснялся, что его может услышать Шкулин.

И сейчас, когда все покрыто снегом, тоже очень красиво, это знает Медучин, только надо выйти из палатки, посмотреть. «Посмотреть бы…» — думает он. И опять впадает в забытье.

Очнулся он от яркого света и понял, что в щель палатки бьет солнечный луч. «Раз солнце — значит, морозно. Этот снег уже не растает, — подумал он. — Хорошо бы сейчас на мэрэнтэ, а лодку бечевой по течению…» И еще в связи с мэрэнтэ ему в голову пришла любопытная мысль о том, что он никогда не катался на лыжах, лыжи не были для него развлечением. «Странно… — подумал он. — А почему, собственно, странно? Ну, не ходил на лыжные прогулки, не катался в Солнечной долине, правильно, не занимался лыжным спортом, потому что лыжи и снег — это моя работа. Вот если б я жил на юге, обязательно бы зимой ходил на лыжах и даже стал бы мастером спорта. Ведь плаваю же я мастерски, хотя на пляж попадаю раз в несколько лег… Снег — это уже профессия. Мне совсем нельзя без тундры, это, пожалуй, плохо… Здесь я всегда выберусь, а там, на юге?»