Все это Оля прекрасно знала, потому что сама искала развлечений на убийственно нудных, тягучих уроках Нины Карповны по тригонометрии, которым не было конца.
Первый день самостоятельной Олиной работы закончился. Провожать новую учительницу пошли две девочки. Они шли с Олей до самого ее дома и всю дорогу расспрашивали про новгородские древности. Оля им рассказывала все, даже то, как летели они с Варей на самолете.
Едва она вошла в дом, позвонил Виктор Журавлев и спросил, как обстоят ее школьные дела. Оля ответила, что пока очень хорошо, не сглазить бы, пусть он вместе с ней плюнет через левое плечо. Они дружно поплевали возле телефонных трубок, и Виктор сказал, что такое событие надо бы отметить, и если Оля не против, то он сейчас же, то есть через два часа, когда сдаст смену, примчится к ней. Сейчас у него идет плавка, и он только на минуту забежал в конторку, чтобы вот позвонить, потому что весь день переживал за нее: с ребятишками работа трудная, он помнит, как от него одна учительница, даже не такая молоденькая, постарше, и та плакала.
Вечером Виктор явился, как он сам сказал, в выходном виде — в новом костюме, старательно отмытый от металлургического налета, надолго въедающегося в кожу, принес бутылку шампанского, кулек яблок и коробку конфет.
Оля накрыла на стол, но они не сели, а стояли возле стола рядом, и Виктор старался откупорить шампанское. Пробка из бутылки вылетела со страшным выстрелом, оставив на потолке белую отметину. Шампанское окатило и самого Журавлева и Олю, они оба засмеялись, смахивая пенистое вино с костюма и с платья салфетками. Наливая в бокалы, Журавлев сказал:
— Не умею я открывать шампанское. Честное слово, первый раз в жизни взялся.
— Очень хорошо открыл, Витя, — сказала Оля, протягивая к нему бокал, чтобы чокнуться. Она схитрила, пронесла бокал мимо бокала Виктора, и еще дальше понесла его, и оказалась совсем лицом к лицу с Виктором, коснулась щекой его щеки…
Бокалы были отставлены.
Павел Петрович, как всегда открывший дверь своим ключом, застал Олю и Журавлева врасплох. Они стояли возле буфета и целовались. Поцелуй тянулся так долго, что Павел Петрович, потоптавшись в дверях, вынужден был кашлянуть.
Оля и Журавлев отшатнулись друг от друга. Журавлев довольно быстро сообразил, что произошло, он не растерялся и сказал Павлу Петровичу: «Здравствуйте». А Оля, прежде чем что-либо сообразить, долго таращила ничего не понимающие глаза и, наконец поняв, что перед нею отец, бросилась к нему на шею, принялась чмокать его в подбородок и в ухо.
Павел Петрович тщательно вытер лицо носовым платком, впервые в жизни ему было неприятно от поцелуев дочери, от того, что его целовали губы, только что целовавшие чужого человека.
— Я, видимо, опоздал, — сказал он.
— Что ты! В самое время! — заговорила Оля. — Вот шампанское, вот яблочки.
Павел Петрович ушел в переднюю и вернулся тоже с бутылкой шампанского, тоже с яблоками и конфетами. И снова ему было неприятно от сознания, что нашелся человек, не менее его сообразительный и точно с таким же, как у него, вкусом.
Бутылку он откупорил более ловко, чем Журавлев, — вино не ушло на костюмы и мебель; налил из нее в свой бокал, чокнулся с Олей и с Виктором и сказал:
— За твое, дочка, счастье. Ничего другого тебе не хочу. Счастье — это самое главное в человеческой жизни.
Еще чокались и еще пили. Павел Петрович наливал только себе и только из той бутылки, которую принес сам. Выпив один за другим три бокала шампанского, он подсел к роялю, заиграл одним пальцем и запел:
…Я тебя там один подожду
И на самом пороге беседки
С милых уст кружева отведу.
— Варя очень любит эту песню, — сказала Оля.
— Варя? — в раздумье ответил Павел Петрович и опустил крышку на клавиши рояля.
— Папочка, — снова сказала Оля, — скоро мой день рождения…
— Тринадцатого сентября. Счастливейшее число. — Павел Петрович улыбнулся. — Я вот тоже тринадцатый. Тринадцатый директор в институте. Счастливейший директор. — Он смеялся так, что Оля видела: смеяться ему совсем не хочется. А Павел Петрович добавил: — О твоем дне рождения я помню, можешь без намеков.
— Я вовсе и не для намеков. Я просто хочу тебе предложить: давай устроим вечер. Все-таки крупная дата — столько лет, и к тому же начало моего самостоятельного труда. И небезуспешное начало. Меня сегодня очень похвалили. Урок прошел хорошо.
— Хорошо? — переспросил Павел Петрович заинтересованно. — Ну расскажи, расскажи.
Читать дальше