Леонид Ленч - Из рода Караевых

Шофер посмотрел на плотника, тоже просиял и хлопнул себя по коленкам.

— Верно, — закричал он, вскакивая с места. — Правильно! — И, обращаясь к человеку в брезенте, стал торопливо объяснять: — Когда Берлин взяли, многие наши ходили расписываться на ихнем рейхстаге. Я тоже отпросился у своего генерала, пошел. А ростом-то меня природа обидела — сам видишь, мужичок с ноготок. «Эх, — думаю, — Донькин, историческая твоя подпись будет стоять ниже всех». А тут он идет, сапер, уже расписался. «Помоги, — говорю, — браток, в порядке боевого взаимодействия. Дай я тебе на плечи встану».

— Все уши мне сапогами оттоптал! — с той же детской улыбкой сказал плотник. — Зато расписался выше всех! Донькин! Скажи пожалуйста, как из головы вылетело!..

Человек в брезенте посмеялся, ушел. А Никитов и Донькин остались и долго еще вспоминали славные майские дни в разбитом Берлине, где столкнула их прихотливая солдатская судьба.

Потом шофер, подняв стаканчик, сказал:

— Давай выпьем, сапер, за военную русскую славу, за Родину, за нашу работу… Тронет еще какой умник Советскую нашу Родину — мы с тобой опять где надо распишемся…

Они чокнулись и выпили.

А зал по-прежнему гудел, смеялся, сыпал шуточками, гомонил. И патефон на стойке у буфетчика с прежней красивой грустью выводил:

Сколько раз приходилось читать (да и самому писать) об удивительных встречах людей, благополучно прошедших через пекло минувшей мировой войны и вдруг столкнувшихся целехонькими и невредимыми — носом к носу, и каждый раз не устаю я поражаться играм всемогущего властелина человеческих судеб Его Величества Случая.

И вот еще одна такая встреча.

Участвуют в ней бывший боец народного ополчения, столичный студент, собиравшийся стать философом, а ставший крупным государственным деятелем Федор Константинович Молев и бывший старшина роты Маврикий Харитонов, по прозвищу Страшный Мавр. Так прозвали этого бывалого солдата, изобретательного ругателя-ворчуна, но мужика в общем-то добродушного, заботливого и в высшей степени хозяйственного, интеллигенты, служившие в ополченской роте.

У Страшного Мавра были две страстишки, два увлечения. Первое — музыка, которую он любил страстно и самозабвенно, и второе — солдатское умение обуваться так, чтобы избежать потертостей ног в походах. На марше, во время привалов, в редкие минуты военного отдыха старшина Харитонов сам играл на баяне мелодии любимых своих песен, играл робко, неумело, но с большим чувством.

Ему говорили (с подначкой, само собой разумеется):

— Вам, Маврикий Степанович, нотной грамотой надо овладеть — вот тогда под вашу музыку запляшут «лес и горы».

Страшный Мавр только вздыхал в ответ:

— Пробовал, братцы, не получается у меня. Не могу в этих крючках проклятых разобраться. Да еще ключи какие-то повыдумывали, скрипучий, басистый…

— Не басистый, а басовый, и не скрипучий, а скрипичный, Маврикий Степанович!

— Один дьявол! Главное, по-моему, для музыки — это ухо надо хорошее иметь. Я мальчонкой в деревне пастухом был. Соберу, бывало, стадо у пруда и даю коровкам концерты на жалейке — дудочка такая самодельная. Так можете себе представить — кончу играть, а они мычат, требуют: еще, мол, давай.

— А как они вам хлопали?

Страшный Мавр мгновенно взрывался:

— Хвостами, конечно!

И, прибавив соленое словцо, отложив в сторону баян, грозным командирским рыком командовал:

— Отставить разговорчики! Всем разуться! Будет произведен осмотр ног! Та-а-ак! И что это за интеллигенция ко мне в роту попала, туды ее и сюды, сколько ни учи, сколько ни долби — не могут как следует портяночки навернуть!.. Главное тут что? Главное — попрошу запомнить навеки! — это чтобы никаких складок и складочек. Складки — это палач солдатской ноги. А что это такое — солдатская нога? Ну и рука, конечно! Такое же орудие, как винтовка и автомат. Береги, солдат, руки-ноги, как свое оружие — не пропадешь! Попрошу это запомнить навеки!

— А что значит для солдата голова, Маврикий Степанович?

— Голова для солдата тоже, конечно, играет свое значение, но я так думаю, что голова особенно необходима высшему, среднему и младшему командному составу! (Удар делался на слове «младший»).

Тут поднимался общий хохот, и громче всех смеялся сам Страшный Мавр.

Федору Константиновичу Молеву особенно доставалось от старшины Харитонова.