Анатолий Левченко - Пятьсот веселый

Ему очень хотелось поближе познакомиться с Мариной и Владимиром, но мешала собственная застенчивость, отчужденность Астахова и чуть снисходительная и ласковая доброжелательность Марины, которая хотя и не обидно, но все же подчеркивала разницу в возрасте между собой и Генкой.

И когда только эта Марина успевала и переодеться, и умыться, и причесать свои прекрасные густые волосы! Генка ни разу не видел ее неприбранной, непричесанной. Это заставляло его более критично относиться к своей одежде, к чистоте лица и рук, хотя условия существования в пятьсот веселом не взывали к опрятности. Ну а Владимир вообще в Генкиных глазах был щеголем. От Красноярска до Новосибирска он успел уже сменить две рубашки, всегда чисто выбритый, подтянутый. Генка не очень-то жаловал щеголей, но щегольство Владимира было не показным, сам он как будто не обращал особого внимания на свою внешность — и в этом, как понял для себя Генка, был высший шик.

Генка подбежал к вагону, возле которого все еще стояли четыре пассажира и бесформенной грудой возвышался их многоместный багаж. Эх, ради черненькой Валентины Генка перенес бы всю эту груду без отдыха! Но он не мог сделать этого, потому что нарушил бы какое-то молчаливое соглашение, которое, не сговариваясь, заключили между собой все «красноярские» пассажиры.

Тут Генка увидел Матвея и чуть не ахнул от изумления. Матвей стоял в дверях вагона в новеньком офицерском кителе при всех наградах, в новеньких сапогах, надраенных с солдатским рвением.

— Скажите, пожалуйста, — Иван Капитонович восхищенно покачал головой. — Прямо-таки ферт, так скать! Жених, да и только!

Матвей потупился, поправил широкий ремень со сверкающей бляхой и сказал, будто извинялся за свой нарядный вид:

— Комбат мне эту форму подарил. Перед последним ранением. Пора себя в порядок приводить. А то распустишься, расхлябаешься. Дисциплину над собой потеряешь, а это ни к чему, палочки-моталочки!

Фронтовик бросил взгляд на подошедшую Марину, но та успела погасить одобрительную улыбку и посмотрела на Матвея так, будто считала это перевоплощение вполне ожидаемым и естественным. Елочки Зеленые приободрился, поднял голову и, молодцевато звякнув орденами и медалями, прошелся от бруса к брусу уже не скованной, а обычной походкой.

— Эх! В парикмахерскую бы попасть! — заявил он мечтательно.

— Машинка у меня есть. Давай, так скать, постараюсь, уважу, — серьезно предложил Иван Капитонович.

И все засмеялись, вспомнив мрачноватую деловитость лесоруба и мучения Арвида. Генка впервые услышал, как смеется Марина — молодо, открыто. Наверное, вот так она смеялась до войны…

Иван Капитонович несколько мгновений стоял, делая корявыми пальцами странные движения, будто сжимал и разжимал ручки машинки, а потом запоздало загоготал, развеселив всех еще сильнее, даже старый учитель снял очки и вытер платком выступившие от смеха слезы. И в вагоне дохнуло душевным ладом, готовностью к незлой шутке, к доброму разговору. В такие моменты Генка всегда думал о том, что люди, едущие с ним, заслуживают хорошей, красивой жизни и счастья.

А возле вагона по-прежнему стояли сестры и Александр Александрович. Генка услышал голос Валентины:

— Я вам говорила: не задирайте нос перед пассажирами. Они бы нам помогли.

Владимир и Марина, прогуливавшиеся возле состава, обошли пирамиду чемоданов и, разговаривая, поднялись в вагон.

— Пойдем поможем, — подошел к Астахову Николай, со свистом втягивая в себя воздух.

— Кому? — Владимир скользнул невидящим взглядом по лицам пассажиров, стоявших у вещей. — Обойдутся и без нас. Не маленькие.

Однако Николай все же слез на землю и предложил:

— Подсобить?

— Долго раздумывали! — резко ответила рыженькая. — Вон идут носильщики. Обойдемся и без вас.

Действительно, по путям колобком катился розовый, на ходу вытирая потное лицо, а за ним поспешали два носильщика с бляхами на груди.

— Долго же вы прохлаждались, товарищ Лыткин, — осанистый пассажир решил благоразумно перенести свой гнев на розового здоровячка, официально назвав его по фамилии.

Здоровячок виновато улыбнулся, всем своим видом показывая, что сделал все, что мог.

Наконец процессия двинулась к вокзалу, впереди шли Александр Александрович с Лыткиным, за ними следовали носильщики, увешанные гроздьями чемоданов, а замыкали шествие две сестры. Валентина на прощание оглянулась, поискала глазами Владимира, но тот оживленно разговаривал с Мариной. Тогда она чуть заметно кивнула Генке и улыбнулась. А может, это только показалось Геннадию Майкову, потому что ему очень хотелось, чтобы Валентина попрощалась с ним.