Анатолий Соболев - Какая-то станция

Василий Иванович стоял в коридоре один и курил болгарскую сигарету с фильтром. У него пошаливало сердце, и дома курить ему не давали. А ТОГДА он смолил крупно нарезанную махорку, и была она сладка и вкусна, как бывает сладким и вкусным в молодые годы все.

Василий Иванович затягивался сигаретой, смотрел в линялое низкое небо, на призрачный неверный блеск северных сумерек, и поезд тихо входил в его память, в его далекую юность…

От мороза слипало в ноздрях. Затрудненное дыхание вырывалось сизым облачком. В студеной синеве ночи скорчился десяток разбросанных домиков.

Глухо, безлюдно, будто вымерло все.

Только неподалеку от состава стояла одинокая подвода. Заиндевелая кляча, запряженная в розвальни, понуро опустила голову и, казалось, безропотно околевала. Синим неживым огнем горело колечко на дуге. Столбом высился возчик в тулупе с поднятым воротником. Он молча наблюдал за париями. А они торопились выгрузить из вагона свое добро: жесткие водолазные рубахи, резиновые шланги для подачи воздуха, специальные галоши со свинцовой подошвой и медными иноками, тяжелую помпу, большие сундуки с продуктами и посудой. Поезд стоял здесь всего три минуты.

Семен Суптеля, короткий, будто подпиленный, плотный, всклень налитой силой, подгонял, покрикивал, сам хватал мешки с хлебом, хватал цепко, кидал, как матерый волк овцу, на загривок и, рысцой отбегая от вагона, сбрасывал в снег.

Леха Сухаревский, непомерно длинный и гибкий, как тальниковый прут, похохатывая, трепался, работал с ленцой и выводил этим старшину из себя.

Молчаливый жилистый Андрей ворочал под стать Семену.

Вася Чариков, зеленый водолазик, недавно прибывший из учебного аварийно-спасательного отряда, пыжился изо всех сил, но получалось у него плохо, не хватало сноровки.

— Эй, дед! — крикнул Леха возчику. — Подавай своего рысака!

Возчик переступил с ноги на ногу — заскрипел под огромными валенками снег — и просипел простуженным голосом:

— А вы кто будете?

— Ангелы. — Леха хохотнул. — Иль не признаешь?

— А мне моряков велено встренуть, — недовольно пробурчал возчик.

— Вот мы и есть моряки, — сказал Суптеля. — Тебя, батько, за водолазами прислали? С завода?

— Кто их поймет, — сипел возчик. — Велено привезть, которые озеро скрести будут.

— Вот мы и…

Голос Суптели потонул в реве паровоза. Морозный звон буферов пробежал вдоль состава. Визгливо заскрипели колеса по рельсам, и товарняк натужно сдвинулся с места.

Четверо парней и возчик молча проводили глазами медленно уплывающий поезд. И как только огоньки заднего вагона скрылись за поворотом близкой сопки, как только заглох стук колес, так сразу услышали они вьюжный посвист ветра, почувствовали, как сечет лицо сухой снежной крупой, ощутили огромное глухое пространство вокруг себя. Суптеля зябко поежился и приказал:

— Подгоняй, батько!

— Сказывали, морские будут. — В голосе возчика проступало сомнение, он недоверчиво разглядывал людей, одетых в телогрейки, в стеганые ватные штаны и валенки.

— А ты чего хотел, чтоб мы в парадном грузили? — начал сердиться Суптеля.

— Увидишь еще и ленточки и якоря, — пообещал Леха. — Завтра надраимся — все девки попадают. Много у вас тут девок?

Возчик не ответил, дернул лошаденку под уздцы и подвел ближе. Стоял, наблюдая, как парни грузили свое добро в розвальни.

— Дед, а дед, ты глухой иль задремал? — приставал Леха. — Много, спрашиваю, девок?

— Хватает, — неохотно откликнулся возчик.

— А мужиков? Говорят, мужиков — один дед остался, из которого песок сыплется. Это не ты случаем?

Возчик промолчал.

— А баб и девок, сказывали, пруд пруди, — не унимался Леха. — И по мужскому вопросу неустойка. Ты, дед, как по мужскому вопросу?

— Да отстань ты от него, чего прилип к человеку! — прикрикнул Суптеля. — Поехали, батько, трогай!

Возчик неумело понукнул лошадь и по-бабьи дернул вожжи. Кляча поднатужилась, но сдвинуть воз не смогла. Она еще несколько раз налегала грудью на упряжь, скользила подковами по заледенелому насту, но сани как приморозились — ни с места.

— А ну помогай! — приказал Суптеля и первым подналег на воз.

— Но-о, холера! — заорал Леха.

И розвальни, груженные тяжелым водолазным снаряжением, завизжали полозьями.

Двинулись от полустанка в сторону, где в лунном свете студеным огнем горело глухое снежное поле. Дорога извилисто уводила к черной зубчатой стене невысокого леса, к приземистым пологим сопкам.