Р Шафиев - Светлое пятнышко

С другого берега кричала девочка. Степан слышал, но прерываться не хотелось. Перемет шел легко, значит, рыбы опять не было. «Говорят же, что женщины приносят с собою несчастье, — подумал он. — Значит, не зря говорят».

В сумерках вода маслянисто чернела. Противоположный берег высился черными ярами. У низкого покатого съезда перед быстрянкой что-то белело.

Степан выбрал перемет и огорченно вздохнул: что же он скажет дома? Все ловят, а он…

Как крик чибиса, на том берегу звенел и переливался тонкий голосишко. «И чего ей надо в такую пору?»

Степан поднял небольшой якорек — и лодку сразу понесло течением. Левым веслом Степан выровнял лодку и на упругих резких взмахах пошел на заливистый крик, похожий на стенанья чибиса.

Шурша о прибрежную гальку, лодка остановилась. Ни слова не говоря, девочка вспрыгнула в лодку и уселась на передней банке. Степан молчал. Светлым пятном оказалась белая кофточка девочки. В темноте угадывались две пышные косички. «Почему говорят, что женщины приносят несчастье?»

— Мне нужно на тот берег. — Голос девочки теперь уже звучал тихо и робко. Степан молча разглядывал ее и не отвечал.

На той стороне лес, и до ближайшего жилья километра четыре. Ночью, во тьме идти одному четыре километра?..

— Мне нужно на тот берег, — снова повторила девочка. Она словно поняла сомнения Степана. — Вы думаете, я боюсь? Я нисколечки не боюсь! Я даже в грозу по лесу ходила, в ночную грозу, и нисколечки не боялась, — добавила она чуть раздумчиво, наверное, только для того, чтобы собеседник не принял ее за очень уж маленькую.

Вода шуршала о гальку, и от этого тишина ночи казалась звенящей. Степан вынул весло из уключины, оттолкнулся, лодка вышла на глубокую воду. Степан, по-прежнему молча, налег на весла.

На берегу, от которого они уплывали, кое-где расплескались точечки огней. Степан вглядывался в них, чтобы не смотреть на девочку, притулившуюся на носу его лодки. «Малышка, а играет во взрослую, будто на самом деле ничего не боится, — хмуро подумал он. — И говорит-то по-девчачьи: нисколечки не боюсь».

После легкого толчка лодка остановилась. Девочка спрыгнула с лодки и помахала рукой. Степану почему-то показалось, что она смотрит на него с доброй улыбкой. Степан хотел оттолкнуться от берега, но тоже поднял правую руку и взмахнул. Девочка побежала, но еще долго белела во тьме ее кофточка.

Степан возвращался домой расстроенный: опять ни одной рыбешки. А о девочке он забыл.

Через несколько дней Степану пришлось поехать в соседнее село. Как ошалелый, тарахтел мотоцикл, дорога бугрилась ухабами: почти неделю шел дождь, а в дожди грунтовые дороги сильно разбиваются. Степан клял заезженную лесную дорогу, когда за одним из поворотов увидел две пышные ярко-русые косички на синем платье с белыми горошками. Степан никогда не обращал внимания на женщин, девушек, хотел проскочить мимо и на этот раз, как вдруг девочка оглянулась, и он узнал ту — светлое пятнышко.

Степан остановил мотоцикл и кивнул, как старой знакомой. Девочка улыбнулась, подошла к нему. «Садись, подвезу».

Дорога снова бугрилась ухабами, но раздражение Степана улеглось: он не замечал ни выбоин, ни разбитой колеи. «Сколько лет ей? Четырнадцать, пятнадцать?»

У поворота к сторожке лесника она попросила притормозить.

— Я же в гости к дедушке… — Кивнула и ушла быстрым легким шагом.

«Я же в гости к дедушке…» Степан удивился какой-то солнечности ее облика, легкому, плывущему шагу, а лица опять не запомнил, только ее голос, не тревожный, просящий, а спокойно-ласковый, все еще продолжал звучать… Самым странным казалось то, что она ничего ласкового и не сказала, а каждое простенькое слово струило неизбывную ласку.

Перед мостом через небольшую речушку Степан заглушил мотоцикл, сбежал вниз, напился холодной искристой воды и, поднявшись на обрывистый бережок, лег на пышную зеленую траву.

Вот свесились синие гроздья колокольчиков, вот львиный зев с тягучими прожилками изумруда, вот раскидистые, серебристые сверху листья мать-и-мачехи, до блеска бархатные чашечки лютиков… «Сколько ей лет? Четырнадцать, пятнадцать?».

Степан лежал среди роскошного буйства зелени и не мог оторвать глаз от этого роскошного, цветущего буйства.

Вот чистотел. Когда-то у него на руке высыпали бородавки. Мать посоветовала найти чистотел в пору цветенья черемухи и смазать соком этой травы бородавки. Он долго искал эту невзрачную траву, а когда накапал на бородавки соком, через неделю все прошло. Почему такая несправедливость? Почему какой-нибудь сорняк пышно расцветает, ловит на себе все взгляды, а хорошее зачастую остается в тени?