Р Шафиев: Светлое пятнышко

Степан протянул ей извещения, она взяла их похолодевшими пальцами.

— Сорок рублей! Это же месячная зарплата! — она растерянно вертела в руках извещения, на которых четко и ясно было написано, что деньги от нее, и стоял штамп их отделения связи.

— Ты прости, Степан, мы недалеко живем. Я слышала, что Дуся ушла из дому, но я… я не посылала ни копейки. Я даже не вспомнила о стариках. Ты прости, Степан, я… я даже не работаю, вот скоро год уже. За спиной у мужа сижу…

Майя начала плакать. Когда она успокоилась и переоделась, Степан с Майей пошли на почту.

На улице играло солнце, заливая ярким светом дома, деревья, траву, дорогу. Высокий, тонкий, гибкий, в нарядной сержантской парадной форме, Степан по-прежнему привлекал внимание прохожих. Ему было покойно и радостно, как когда-то в тихие часы рыбалки, в минуты ошалелой гонки на мотоцикле по укатанным полевым дорогам, как когда-то в еще не очень далеком, но уже почти призрачном детстве. Майя, располневшая и немного неуклюжая, виновато семенила рядом.

Когда они переходили одну из улиц, Степан вдруг остановился: чуть впереди легкой плывущей походкой прошла девушка с яркой русой косой. Степан не заметил лица, но впечатление было такое, что перед ним проколыхала голубая, румяная, русая радость. В этой радости было что-то знакомое, родное, близкое, но, ослепленный вспышкой изумления, Степан не мог припомнить, где же он видел эти яркие, такие милые косы.

Майя тараторила без умолку о том, какие равнодушные люди сидят на почте, что очень часто запаздывают газеты, журналы, у некоторых письма теряются… Степан и сам знал, что равнодушных людей на свете немало, но ему было не по себе, что об этих равнодушных людях говорила Майя и говорила сейчас…

Начальник конторы связи принял их не скоро, он проводил какую-то оперативку. Майе и Степану пришлось ждать. Кабинет начальника находился на втором этаже деревянного дома, и Степан даже не зашел вниз, где располагалось почтовое отделение.

Начальник хмуро выслушал Степана, металлическим голосом попросил их обоих написать заявления. При этом он все время подозрительно смотрел на них через стекла массивных роговых очков.

— Еще никогда задаром денег никому не посылали, — высказал он вслух свои сомнения. — Переводы терялись, задерживались, шли не по адресу — это бывало. А чтобы неведомо кто большие деньги ни за что, ни про что посылал, — нет, этого не бывало. — Он придирчиво осмотрел штампы на извещениях. — Штамп наш, подлинный. И почерк вроде знакомый, но мне не верится…

Начальник попросил позвать работницу, оформляющую переводы.

Хмурое настроение начальника, сморщенного, маленького человека, спрятавшегося за стеклышками очков, передалось Степану, и ему было грустно оттого, что в безусловно хорошее дело вплеталась что-то нелепое, несуразное. Ему было жаль той спокойной уверенности и доброты, которые перед этим заполняли все его существо.

За дверью раздались быстрые, легкие шажки и осторожный стук в дверь.

— Да-да! Войдите! — голос начальника отделения связи был властен, резок.

В дверях встала цветущая девушка в голубом платье, с живым, очень цепким взглядом, с круглым, изящно очерченным лицом.

Девушка скользнула взглядом по начальнику и остановила его на Степане. Она изумленно отшатнулась, малиново вспыхнула от смущения и, закрыв руками лицо, выпорхнула из кабинета.

Степан вспомнил, где видел эту девушку. Тогда на перевозе, ночью. Светлое пятнышко!

Начальник в телефонную трубку крикнул, чтобы ему вернули Горюхину, пообещал ей выговор за чудачества на работе, а Степан, с протестом против этого злого, мелочного человека в очках, подумал: «Какая же она Горюхина? И придумают же…»

«Душа человека — не парк, чтобы в ней мог топтаться ногами каждый…» Это любимая поговорка начальника штаба, тоже строгого, но по-другому строгого человека. Степан взял со стола извещения, написанные заявления и молча порвал их: разве эти бумажки имели теперь какой-либо смысл…

Степан, видя недоумение человека в очках, предупредил его, что он не имеет никаких претензий к переводам, к Горюхиной, что он берет назад свое заявление, и вышел. Попросив Майю идти домой, он остался у почты.

Степан был сильным, честным и чистым человеком, он всегда и со всеми был искренен и сейчас верил в искренность девушки, которая так неожиданно встала на его пути. Он никогда не простил бы себе, если бы сейчас обидел ее малейшей неосторожностью.