Федор Андрианов - Спроси свою совесть

— А я всё равно не пойду, — уже несколько сдаваясь, пробурчал Иван.

— Ну и дурак будешь, — философски спокойно подвёл итог Толька Коротков.

В воскресенье, поразмыслив, Иван всё же решил идти. В самом деле, билет куплен, его будут ждать до самой последней минуты, когда продавать будет уже поздно. А Тольке деньги он отдаст, как только они у него будут.

Приняв решение, он повеселел и теперь нетерпеливо посматривал на часы. Время шло на удивление медленно, словно кто стрелки гвоздями прибил. От нечего делать Иван починил старую табуретку, почти год валявшуюся в чулане с отломанной ножкой, разобрал, смазал и опять собрал швейную машинку, на которой мать подрабатывала в свободное время — шила соседям и знакомым немудрящие платья, а предательские стрелки всё ещё торчали около семи часов.

«Может быть, часы отстают?» — подумал Иван, но в этот момент, словно прочитав его мысли, висевший на стене репродуктор пробасил:

— Товарищи радиослушатели, проверьте ваши часы. Последний, шестой, сигнал даётся в 19 часов…

— Собираешься, что ли, куда? — спросила мать, заметив нетерпеливые взгляды, которые Иван ежеминутно бросал на часы.

— Да, мама, всем классом в кино идём.

Младшая сестрёнка, сидевшая за столом с книжкой в руках, укоризненно посмотрела на него, но ничего не сказала — авторитет старшего брата в семье был непререкаем.

Мать склонилась над шитьём и задумалась. Взрослыми становятся дети. Раньше бы сын все сам рассказал, не дожидаясь вопросов, а теперь больше помалкивает. С девушками, наверно, пойдут. Да и время, восемнадцать скоро парню стукнет. Лишь бы хорошая была. Прост он у неё больно, прост, а сердцем привязчив. Уж если полюбит, так навсегда. А девушки-то теперешние какие-то несерьёзные пошли, всё бы им хаханьки да танцы, ни постирать как следует, ни сготовить не умеют. Окрутит вот такая егоза его, и весь век будет тогда он с ней мучиться!

От грустных мыслей её отвлёк голос сына:

— Мама, я пойду, мне пора!

— Денег, поди, нужно? Возьми в комоде.

— Нет, мама, — поспешно ответил сын, — за меня Толька Коротков заплатил, я ему после отдам.

— Нехорошо, сынок, в долг брать. Сколько билет-то стоит?

— Тридцать копеек.

— Возьми в комоде и отдай.

— Мама, а как же мы… — заикнулся было Иван.

— Ничего, перебьёмся как-нибудь. Обещала мне соседка за платье отдать. Бери, бери!

— Спасибо, мама!

Иван подбежал к матери, неуклюже чмокнул её в щёку, взял в комоде деньги и схватился за кепку.

— Ты бы хоть поел чего-нибудь! — крикнула ему вдогонку мать. — Поздно ведь придёшь!

— Потом, — на ходу ответил сын, натягивая осеннее пальто.

Мать только покачала головой. А Иван уже торопливо шагал по улице. Нетерпение подгоняло его. И чем ближе он подходил к кинотеатру, тем быстрее становились его шаги. Асфальтированный тротуар был покрыт тонким слоем осенней грязи, занесённой сюда с соседних неасфальтированных улиц. Ноги скользили и разъезжались.

Завернув за угол, Иван сразу увидел у кинотеатра оживлённую группу одноклассников. Ещё не успев рассмотреть их всех, по особенно радостному и в то же время тревожному чувству Сергеев понял, что Ирина здесь. Да, вот она, в серой, под цвет глаз, шапочке, весёлая, оживлённая. Бледноватый свет люминесцентных ламп делает её глаза глубже, темнее и ближе. Заглянуть бы сейчас в их глубину и прочитать самое заветное и, несомненно, самое счастливое!

— Пришёл! — радостным возгласом встретила его Лида Норина. — одного тебя ждём. Думали уже, что и не явишься.

— Опаздываешь, начальство, — шутливо заметил Толька Коротков. — Жена хана вся извелась, тебя ожидаючи.

— A-а, ты так? — закричала Лидка. — Вот тебе, получай за «жену хана»!

Она дважды стукнула своим небольшим, но крепким кулачком по Толькиной спине, тот передёрнул лопатками, блаженная улыбка расплылась по его лицу.

— Лида, стукни ещё разочек, только немного повыше: у меня там чешется.

— Да ну тебя! — отмахнулась Лида.

«Женой хана» Лидку прозвали ещё в девятом классе. Когда на уроке литературы читали по ролям драму Островского «Гроза», учитель попросил объяснить встретившееся в тексте слово «ханжа», так назвал Кулигин Кабаниху. Все молчали, только Лидка подняла руку.

— Ну, Норина, объясните, — попросил учитель.

Лидка вскочила и, не задумываясь, выпалила:

— Ханжа — это жена хана! — и победоносно оглядела всех, не понимая, почему весь класс от хохота улёгся на парты.

Впрочем, такие ляпсусы Лидка допускала довольно часто. В том же девятом классе, анализируя образ Старцева по рассказу Чехова «Ионыч», она серьёзно уверяла, что доктор Старцев стал… карманным вором.