Гумер Баширов - Честь

Дед был обут в новенькие лапти, глаза его задорно щурились. Видно, окрылила его мысль о труде. Даже спина его вроде распрямилась.

Айсылу ласково провела рукой по плечу Айтугана:

— Что мне вам сказать, дедушка! Вам бы сидеть в избе, в почетном углу. Да ведь время такое...

— В почетном углу, дочка, посидим, когда фашистов побьем, когда сыновья вернутся...

Они все вместе вышли на улицу. К правлению колхоза из разных концов небольшими группами сходились старики и старухи.

«Нет, товарищ Мансуров, напрасно сомневаешься, — подумала Айсылу, увидев их. — «Чулпан» был и останется «Чулпаном»!

Подняв на ноги всю транспортную бригаду и конюхов, Тимери пошел было в правление колхоза, да заметил Бикбулата, который возился с кольями за своим огородом, и повернул к нему.

Бикбулат явно расширял приусадебный участок. Отхватив изрядный кусок колхозной земли, он, покряхтывая, вбивал колья большой деревянной кувалдой. Не прекращая стучать, старик повел краешком глаза на председателя, поднимавшегося по переулку.

«В самую страду занялся личным делом, да еще каким делом! Видно, думает: председатель не станет перечить своему свату».

Едва сдерживая негодование, Тимери подошел к Бикбулату:

— Здоров ли, сват?

— Ничего пока, — буркнул тот, стукнув по колу.

Тимери, чтобы немного успокоиться, медленно прошелся вдоль изгороди.

— Послушай, сват, — сдержанно сказал он наконец, — смотрю я на тебя и дивлюсь. Как же это получается? Без спроса, без разрешения... Да еще вдобавок в такую горячую пору?..

Маленькие, притаившиеся под нависшими бровями глаза злобно укололи Тимери, презрительно шевельнулись усы.

— Вот еще! Чего спрашивать-то? Испокон веков моя земля, дедов и прадедов моих!

— Бикбулат-абзы, ты ведь не ребенок. Сам знаешь, земля эта уже двенадцать лет принадлежит колхозу. Мы здесь осенью, бог даст, озимую пшеницу посеем.

Бикбулат с сердцем стукнул еще раз по колу. Клочкастые брови его задрожали. Однако он понял, что дело может обернуться плохо для него, и не давал воли своей ярости.

— И чего зря шум подымать?.. — проворчал он. — Ржицы хочу немного посеять. Лошади у колхоза не попрошу, лопатой...

— Да ведь ты достаточно хлеба от колхоза получаешь! У тебя много трудодней!..

— А ежели еще и свой будет, думаешь, пузо лопнет? Или боишься, что разбогатею, кулаком стану?

Упрямство свата вывело Тимери из терпения. Но он все еще старался говорить спокойно.

— Закон нарушаешь, сват, к старому тянешь. Добром тебе говорю. А ежели не хочешь слушать — не обижайся, буду разговаривать с тобой не как сват, а как председатель.

После гибели зятя Бикбулат только и искал повода, чтобы взять Нэфисэ обратно к себе в дом.

— Да, были когда-то сватьями... — ехидно усмехнулся он и нарочно, чтобы показать пренебрежение к Тимери, еще усерднее стал бить кувалдой.

У Тимери было огромное желание вырвать эту кувалду и стукнуть старика. Но надо было стерпеть ради Нэфисэ, хоть и больно было слышать такие разговоры. Понимая, что сейчас необдуманное слово может стать последним между ними, Тимери проговорил глухо, но спокойно:

— Подумай еще раз, сват, не пришлось бы тебе раскаиваться. Весь народ работает для фронта, а ты на прежнюю тропку хочешь свернуть, заразить колхоз старинкой? И откуда в тебе столько корысти? Ведь и Сарьян отвернулся от тебя из-за этого, а теперь дочь позоришь... Вырви колья, пока добром говорят!

Бикбулат сжал кулаки и застонал, словно ощутил нестерпимую боль.

— И-их, эти Акбиты! Уведу! Ни одного дня ждать не стану... Уведу дочку!..

— Неизвестно еще, что дочка скажет... Хоть она и твоя, да теперь по старинке не впряжешь ее в оглобли.

— А-а-а! — Бикбулат весь съежился и кинулся к Тимери. — Разбогатеть вздумал на моей дочери! Триста пятьдесят трудодней по нраву пришлись? Не будет этого!

Перед носом Тимери мелькнул крепкий загорелый кулак, и Тимери невольно приготовился к отпору. Ему ничего не стоило одним ударом свалить расходившегося тщедушного старикашку. Однако перекошенное от злобы лицо, горящие ненавистью жадные глаза отрезвили Тимери. Его поразило, как сумел этот человек, проживший в колхозе целых двенадцать лет, сохранить в себе столько злобы и жадности собственника?! Ему захотелось уйти скорее, оставить его.

Но тут послышался оживленный говор, и он обернулся. Прямо к ним направлялась пестрая толпа стариков и старух с косами и серпами. Впереди, рядом с Айсылу, торжественно вышагивал дед Айтуган. На нем был черный татарский казакин, а на голове — бархатная тюбетейка.