Гумер Баширов - Честь

Зиннат взглянул на Хайдара, удивляясь и, кажется, радуясь тому, что он так тепло говорит о музыке.

— Да, так...

— Хотя ты и не считаешь гармонь серьезным музыкальным инструментом, в руках талантливого человека и гармонь немалая сила. Вот вчера сколько человек плакало, когда ты играл в бригаде Юзлебикэ?

— А какой вред от этого? Говорят, слезы облегчают, человеческое горе.

— Это смотря по тому, где и когда. В твоих руках гармонь плачет, словно человек, даже стонет.

Зиннат почувствовал, что убежденность Хайдара может покорить его, и, как бы не желая поддаваться, нетерпеливо повел плечами.

— Кому нужны эти твои стоны?! Особенно сейчас, когда враг превращает наши города в руины! Разве мало печали у народа? Разве мало горя у родины? А ты еще тут вселяешь в сердца уныние...

— Может, мне для этих баб и мальчишек фокстроты наигрывать? — усмехнулся Зиннат. — Пусть кружатся парами вокруг копен...

— Нет, Зиннат. Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Настоящая музыка обладает такой чудодейственной силой, что, помимо твоей воли, проникает в сердце, будит самые лучшие, самые сокровенные чувства, такие, которые ты, может быть, и сам в себе не подозревал. После хорошей музыки ты как бы становишься чище, свежее.

— Да, верно... — прошептал Зиннат, забыв, что только что пытался спорить с Хайдаром.

— Так вот, музыка — великая сила! И думается мне, человек, владеющий этой силой, не должен беззастенчиво тревожить души людей. Вот я и спрашиваю тебя, почему бы тебе, вместо того чтобы растрачивать талант на бесцельные стенания, не поставить его на службу народу!

Зиннат вскинул на Хайдара удивленные глаза:

— Каким это образом?

— Хоть ты и беспартийный, Зиннат, но должен понимать свою ответственность. Сейчас ты нужен здесь больше, чем когда бы то ни было. Играй, Зиннат! Пусть твоя гармонь исцеляет душевные раны, пусть женщины, юнцы, седобородые старики, вспоминая мужей, отцов, сыновей, верят в счастливую встречу с ними, верят в скорую победу над врагом. Вдохновляй их, поднимай настроение!

«Неужели Хайдар прав?..» Зиннат пошевелил пальцами правой руки, не смея верить этой, даже маленькой надежде.

Заметив, что Зиннат колеблется, Хайдар сказал:

— Знаешь, что я посоветую тебе?

— Ну?

— По-моему, ты должен подать заявление в музыкальную школу. Это — первое. Второе — до отъезда в школу поработай в нашей избе-читальне. Труд, друг мой, лучший исцелитель всех болезней. Заодно будешь упражнять правую руку.

— Ты и вправду думаешь, что удастся? — с сомнением спросил Зиннат.

— А почему же не удастся? Надо только захотеть! Ты поверь в это! Всем сердцем, всей душой поверь! Разве есть на свете такое, чего не переборет человек? Посмотри на бригаду Нэфисэ...

Зиннат равнодушно махнул рукой:

— А ты не слышал еще? Не вышло у них ничего.

— Как не вышло? — вскочил Хайдар. — Кто тебе сказал?

Зиннат только плечами повел:

— Получили только половину. Сайфи говорил. Он сам и взвешивал.

— Постой! Не ослышался ли ты? Ведь тогда все рухнет! Понимаешь ли ты это?

Но Зиннат не отвечал. Его широко раскрытые глаза были устремлены на рисунок, прислоненный к будильнику. Она!..

Хайдар начал торопливо прибирать бумаги, разбросанные по столу, сердясь на свою неосторожность, на то, что так явно, так нелепо обнаружил свои чувства к Нэфисэ. Но было уже поздно.

— Это пустяки, — смущенно кивнул он головой на свой рисунок. — Просто руки чесались. Так же я мог нарисовать вон и тот цветок. Дело, собственно говоря, не в этом, дело в пшенице...

Но теперь Зиннату было безразлично, что говорит Хайдар. Он рывком схватил гармонь и, взглянув как-то странно на Хайдара, выбежал из дому.

С улицы донесся протяжный стон гармонии. «А-ах!» — охнула она, словно человек, которому трудно превозмочь горе.

Эти жалобные звуки совсем расстроили Хайдара, но мысль о пшенице опять заняла его: надо узнать, проверить.

Хайдар уже начал одеваться, когда в сени вошла Мэулихэ и, часто и тяжело дыша, опустилась на порог.

— Ах, сынок! — запричитала она. — Что делать? Как быть? Йа, алла!..

— Что такое, мама? — склонился над ней Хайдар. — Не больна ли? Какое еще несчастье случилось?

— Ах, сынок! Несчастье... да какое! Все, все пошло прахом. Опозорились, осрамились перед народом. — Голос ее задрожал. — И не только это. Нэфисэ ушла от свекрови... Нигде ее нет... О, алла! И ночь такая темная... Ни Айсылу, ни Тимери нет дома. Что будем делать?

— Как, совсем ушла?