Георгий Садовников - Суета сует

Завтрашнего вечера я едва дождался. В восемь часов я прошагал через длиннющий коридор. Женщины-соседки стояли шпалерой возле своих газовых плит. Пока я шагал, нервы мои немного распустились. Сердце заколотилось ни с того ни с сего. Дыхание стало учащенным, и вдобавок заныло в животе. Я уж молчу о коленках. Я остановился перед дверью Тихомировых и привел себя в порядок. Духовно. Только после этого постучал. Вышла пожилая женщина с добрым лицом и осведомилась:

— Вы Лева?

— Да. Я Лева.

— Женечка ушла в кино.

Я смотрел на женщину бестолково. Она на меня — добродушно.

— Что передать Женечке?

— Ни... ничего... До свидания.

— До свидания.

Я ужасно долго шел назад по коридору, и соседки с любопытством взирали на меня. И шептались. Конечно, они сообразили, в чем дело. У них на такие случаи нюх. Я был возмущен. Мы взрослые люди. Не дети. Какая несерьезность! Если не нравлюсь, скажи прямо в лицо. Откровенно и мужественно.

Я хотел высказать Жене это. Я увидел ее тут же, в двух кварталах от дома. Она бежала, и вид у нее был встревоженный. Она бежала по той стороне улицы. Над ней раскачивался свет фонарей. Каблучки туфель отчаянно стучали по каменным плиткам тротуара. Я стоял в тени дерева, и Женя не заметила меня. Она торопилась. Она спешила ко мне. Я догадался сразу и хотел окликнуть. Но не понадеялся на нервы. Они тогда еще не были достаточно тренированы. До нужной прочности. И я промолчал.

Утром я встретил ее в институте и не поздоровался. Прошел мимо и бровью не повел. Это было глупо. Я хотел исправиться на другой день. Но и на другой день повторилось то же самое. И так случалось каждый раз, когда я встречал Женю. Пока она не уехала во Владивосток. Она и мать помирились с ее отцом. Тот вызвал их к себе.

В день отъезда мы столкнулись с Женей у входа в институт. Я знал об отъезде от ребят и все же не выдавил ни звука. Не пойму до сих пор, что со мной произошло. Возможно, я перетренировал нервы, и они теперь сильнее меня.

Как-то в шашлычной я поведал Кириллу историю с головной болью и билетами в кино. Кирилл медленно отодвинул тарелку в сторону, оперся грудью о стол и выпалил единым духом:

— Идиот! Это же поэзия. Это же немного «Алые паруса» Грина. Это же повесть о крошечном милом капризе юной девушки. Ты понимаешь, у нее никогда не было кавалера. Ей неведом вкус женской власти. Безобидной, нежной власти над огромным мужчиной. И вот, когда бог послал кавалера, она робко решила попробовать свои чары. Откуда бедной девчонке было знать, что ей подвернулся олух! Дубина!

Он начал высокопарно, а потом стал просто орать. Он кипел от негодования. Может, он в чем-то и был прав, все же я сказал:

— Не горячись. Спокойнее. Добивайся, чтобы пульс бил только шестьдесят ударов. Не больше. Лучше пусть будет меньше.

С нами сидел медик Жуков. Мы пригласили его пообедать. По каким причинам, известно. Он и теперь, подняв глаза в потолок, прикидывал, сколько калорий в чахохбили, которое мы съели. Я призвал его в свидетели.

— Нормальный пульс — это основное в жизни. Подтверди, Жуков!

Жуков встрепенулся.

— Нормальный пульс?

— Да, нормальный пульс.

— Нормальный пульс — свидетельство равновесия в организме, — изрек Жуков.

Я горжусь своим пульсом. Он всегда показывает равновесие.

За восточной трибуной рычат мотоциклы. Ни дать ни взять львы перед выходом на арену. Я потираю руки. Сейчас начнутся мотогонки на гаревой дорожке. Это — сногсшибательное зрелище. Сногсшибательное в прямом смысле слова. На этих гонках можно толкать локтями, резать соперникам дорогу и вообще нарушать правила, установленные ОРУДом, сколько душе угодно. Всласть. Даже лучше сказать так: чем больше ты их нарушишь, тем скорее придешь к финишу. И будет тебе и честь, и слава, и золотая медаль. Автоинспектора, попавшего случайно сюда после третьего заезда, непременно отправляют в психиатрическую больницу. Благо на гонках присутствует карета «Скорой помощи». И ему даже не удастся побуянить вволю. Его скрутят в один миг — и в карету.

А потом карета вернется на стадион как ни в чем не бывало. Через какой-нибудь десяток минут. Ей долго задерживаться нельзя. Она тут нужна. И еще тут нужна пожарная машина. На всякий случай она стоит возле южной трибуны. Ее бока полыхают багровым огнем. На траве сидят бдительные пожарники. Все это будоражит нервы. Поэтому я хожу на мотогонки отрабатывать центральную нервную систему.

Рядом охает Елочка. Она впервые на гонках. Сама напросилась и теперь тихонько жалеет об этом. До начала гонок пятнадцать минут, а она уже трусливо жмется ко мне. Ее пугает карета «Скорой помощи» и красная пожарная машина. Их ярая готовность ринуться на место предполагаемой катастрофы приводит Елочку о дрожь. Под стогом Елочкиных волос рисуются кровавые видения.