Алексей Кожевников: Том 1. Здравствуй, путь!

Все это впоследствии найдет отражение в творчестве писателя.

В каникулы Алексей Кожевников зарабатывал хлеб насущный на Каме и Волге, нанимаясь «мальчиком» при пароходных пристанях, а став постарше, — грузчиком и рабочим на плотах и пароходах.

Окончив в 1910 году семинарию, Алексей Венедиктович Кожевников вплоть до начала первой мировой войны учительствовал в деревнях своего края, в 1914 году его мобилизовали в царскую армию.

Когда разразилась гражданская война, Кожевников добровольцем вступил в Красную Армию и в ее рядах прошел Среднее Заволжье, Урал, часть Сибири…

После демобилизации из Красной Армии, в 1921 году, Алексей Кожевников приехал в Москву и стал студентом Литературно-художественного института имени В. Я. Брюсова.

Когда и как возникло в нем стремление к творчеству, к писательскому труду?

Хотя писатель и заверяет, что стихами всерьез он не занимался никогда, творческая биография его в истоке своем говорит о тяге к рифмованному, ритмичному слову. Проявилось это, когда Алеше Кожевникову, еще неграмотному деревенскому мальчугану, было около шести-семи лет. О печатном слове он представления не имел никакого, знал лишь разговорное да песенное.

Часто ему приходилось слушать рассказы крестьян, вернувшихся из Сибири, ходивших на поиски мест, куда можно было бы перебраться на житье. Одни расхваливали далекую обетованную землю, другим все в Сибири было не по нраву: морозы жгучие, зима долгая, снежное таежное бездорожье… Среди этих споров и рассказов нередко мелькало звонкое, летучее песенное слово «Енисей» — оно зацепило, увлекло его.

Как-то в праздник, одетый по этому случаю во все новое, выбежал мальчик на улицу и, переполненный своей мечтой о песенной реке, стал во всю глотку выкрикивать:

Лапотой дразнили вятских крестьян, бедных лапотников.

«Это было мое первое сочинение, — вспоминает писатель. — Я не старался над ним, оно выскочило само собой, от какого-то восторга. Я скандировал, разбрызгивая ногами грязные лужи, а вокруг праздные люди смеялись, подзуживали: «Ну-ка пройдись еще! Ловко получается». Один дядька из ходоков сказал: «Ишь с кем обвенчался, с Енисеем. Далеко замахнулся парень!»

Домой я пришел весь в грязи. Мать задала мне здоровую трепку — мой первый литературный гонорар. Долго саднила у меня спина, исхлестанная моими же портянками, сильно горели надорванные уши, но интерес к Сибири, к Енисею не угас».

Когда пальцы научились кое-как держать ручку, Алеша принялся записывать рассказы ходоков о сибирских странствиях, песни, сказки, разные байки, ладные словечки.

В избе-муравейнике выделить место не только для литературных упражнений, для занятий начинающего фольклориста, но даже для приготовления обычных школьных уроков возможности не было. Поэтому Алешины записи хранились в самовольно унаследованном от деда лукошке. Дед сплел его из лыка, как плел лапти — ходить с ним по грибы, по ягоды, да подошел срок распроститься деду с жизнью. И осталось лукошко висеть на чердаке, пока не довелось ему послужить для литературы и науки.

Рос мальчик, ширился его кругозор. Алеша перечитал все, что смог добыть в школьной библиотеке и у товарищей дома. Особенно манили его горизонты, которые открывали ему география и этнография. Ему даже захотелось систематизировать познания, почерпнутые из прочитанных книг. И написал Алеша «Всеобщую географию мира». Легла и она в лукошко.

В семинарии Алеша продолжал вести свои записи. Приехав из Казани на первые каникулы, решил пополнить ими свое хранилище. Но прежде захотел кое-что перечитать. И тут обнаружил жестокий ущерб, который нанесли науке… мыши. Они изгрызли весь архив в лукошке, оставили одну бумажную труху.

Так погибла «Всеобщая география мира», а с нею и множество пребывавших в эмбриональной стадии, еще не ясных самому автору замыслов. Таков был печальный конец его начинаний.

«Эта утрата огорчила меня до слез, но не убила привычки ко всему приглядываться, прислушиваться, все интересное записывать. Постепенно, через длинный ряд лет, записыванье перешло в писанье, в писательство.

В 1924 году напечатали мою первую книжечку «Продавец счастья», про мальчика с ученым попугаем, торгующего билетиками на счастье…

После напечатания этой первой книжки в моей голове появилось что-то очень бойкое, нетерпеливое, неустанное, какой-то живчик, своевольный распорядитель, выдумщик, советчик, вдохновитель, заботник — не знаю, как лучше, точнее назвать его, словом — будорага».