Если бы не те слова Стрельцова. Если бы не дрожащий голос Маргариты Илларионовны. Одним духом вскарабкалась Галка по шаткой стальной стремянке, примерилась и решилась было двинуться к Ивану по узкому двутавру вагонной рамы. И увидела, что поднял сварщик защитную маску. И ладно, так все же лучше.
— Ива-ан! — опять посигналила Галка. — Срочно к телефону!
— Кто там? — подозрительно присмотрелся Стрельцов.
— Почем я знаю, по телефону не видно. Сказано: срочно!
— Спрашивать надо, — упрекнул Стрельцов. — И не шастай тут! За тебя кто будет отдуваться?
— Не ори… — И вдруг выпалила: — Иван. Возьми ученицей. Очень тебя прошу, — приложила Галка руки к груди. — Ну, Иван.
Вот и пойми постороннего, если сама себя понять не можешь.
— Возьму, — пообещал Стрельцов. — Если скажешь: кто там телефонит. Ну?
— Директорша…
— Я ж тебя просил.
— А она плачет, плачет, понял ты! — закричала Галка возмущенно.
— Чудачка ты, — вздохнул Стрельцов, стряхивая рукавицы в защитную маску. — Мне кто слезы утрет, а? Ты?
— Есть кому! — вырвалось у Галки.
— Да? Ты точно знаешь? — и помрачнело лицо Ивана. Постарело и сделалось жестким.
Может, это вчера показалось? Обознались, может? Нет. Но как же Зойка? Или она всем и каждому позволяет себя обнимать?
Трубку Иван взял осторожно, произнес уважительно, вполголоса:
— Слушаю вас, Маргарита Илларионовна. Да, Стрельцов, — и сделал Галке знак: выйти пока.
Маргарита Илларионовна рассказывала долго и сбивчиво. Сначала о том, что Егор вторую неделю не посещает институт, потом, без всякого перехода, о какой-то газете, где напечатаны какие-то обязательства. И опять о Егоре. Оказывается, дома он тоже давно не живет.
Иван слушал, не перебивая, надеясь, что директорша сама найдет путь к главному.
— Иван Родионович, — после короткой паузы, немного тверже заговорила Маргарита Илларионовна. — И очень прошу вас, очень прошу. Поверьте, он только вас уважает. Я это знаю. Согласитесь взять его в вашу бригаду. Я знаю, это не навсегда, не станет он ни сварщиком, ни монтажником, но может стать человеком. Прошу вас…
— Я не могу сейчас ничего обещать, — сказал Стрельцов, поняв, что именно это и есть главное. — Бригада решит. Но я хочу встретиться с Егором. Он взрослый, нельзя его, как в детсадик, на саночках или на закорках. Подумайте, где, как нам встретиться? Когда? И еще прошу: подумайте, как это будет выглядеть в плане этическом. Он все же Тушков.
— Так что же делать?
«Вот так. Проблему решает она одна. И за сына, и за мужа. Но почему, почему? Мария Семеновна тоже просит помощи, не спрашивая сына, но для сына. Так это же совсем иное. Не с кем посоветоваться, некого больше просить. А живут под одной крышей, некуда друг от друга деться. Тут почему одна?»
Завсхлипывала Маргарита Илларионовна. Ей там не легко и не просто. А она мать. Если и не понимает чего, то чувствует. Сердцем, материнской душой. Да и почему нельзя помочь Егору?
— Если удастся, скажите Егору: в семь вечера в субботу в Майском парке. Ну, скажем, у бильярдной.
— Спасибо… Я разыщу его, я передам. Он придет. Поверьте, он с большим уважением… Я его знаю. Спасибо.
Галка смотрела вопросительно. Конечно, она слышала здешнюю половину разговора, разве справится девчонка с любопытством? Упрекать ее не в чем.
— Слушай, Галк, а кто у тебя родители? — спросил Иван, так пристально рассматривая девушку, словно увидел ее впервые.
— Папа преподаватель… военки, мама пока не работает.
— Отставник?
— Отставник. Но он любит работу.
— Жить где будете, когда распишетесь?
— У нас.
— Мишка согласен?
— Так у нас же три комнаты.
— Собачка есть?
— Какая собачка?
— Это я так. У одной девчонки тоже… просторно дома. Но у ее мамы собачка. Таран. Мама той девчонки очень любит свою собачку, а уходить в другой дом та девчонка не захотела. Ну да о чем толк! — как-то смятенно улыбнулся Иван. — Перетрется, дорога дальняя.
«Он любит Таню, — поняла Галка. — Но что ж тогда получается?»
— Если позвонит Маргарита Илларионовна, разыщи непременно. Это важно, — попросил Иван. — Только… знаешь, если на первых порах.
— О чем ты?
— О трех комнатах.
— Они хорошие. Ну, родители мои.
— Разные. Мишка и твои родители, я хотел сказать. Его прозвали Махно не только за длинные волосы. Он анархист. Нет, я… я ошибаюсь часто, но Мишку я знаю хорошо. Ты подумай, Галк, чтоб не было неожиданных огорчений, чтоб не спохватываться слишком поздно.
Читать дальше