Иван Абрамов - Оглянись на будущее

— Работать! — как выстрел, прозвучала команда бригадира. Да и что ж еще-то сказать?

Кивнул Генка согласно, дунул на драчовый напильник, который держал в левой руке, провел кончиками пальцев по торцовой стороне, словно пробуя остроту ножа, еще раз кивнул и направился к своему верстаку. Его дело телячье.

Длинный верстак, обитый новенькой жестью, тисы чугунные литые с медными нагубниками, в тисах — труба цельнотянутая на тридцать восемь. Все просто и понятно. Шуруй, Гена, шуруй. Твое дело опиливать концы труб под завальцовку. Вот так.

Провел Генка ладонью по щеке. Высох пот. Поправил синенький берет, оглянулся на огромное окно. И зачем оно такое огромное? Никуда не спрятаться от солнца, которое досаждает с утра до конца смены. Поставить бы сюда того умника, который делал эти окна. Но Гриша Погасян уже стучит кончиком своей бархатной гладилки. Давай. Все так, бархатный и сделан для чистой обработки. У Генки драчовый. Из-под него опилки чуть не по горошине величиной. А это что значит? А это значит: две лошадиных силы надо, чтобы всю смену давай-давай. Откуда у Генки две лошадиных силы?

— Давай, дорогой, давай, — высказал Погасян то же, чего не понял Генка на языке жеста. И указал на большие настенные часы.

— Дай-ё-ом! — наклонился Генка к тисам. — Уголек стране. Нам наплевать, что он мелкенький, абы побольше.

Работенка не пыльная. Шоркай напильником туда-сюда, следи, чтоб насквозь трубу не пропилить, вот и вся недолга. Генка шоркает седьмой месяц. По руке работа, как шутил и сам товарищ бригадир.

Широкий и яростный луч солнца плавил кучку стальных опилок у Генкиных тисов, щедро подсыпая в опилки для каких-то своих надобностей разномастную и разнокалиберную пыль. Луч, наклоненный, словно ленточный транспортер, действовал бесперебойно, потому что пыль поступала на этот транспортер в неограниченном количестве из окружающей, как говорится, атмосферы. Транспортеры поменьше и побольше, поярче и потусклее рассекали все обозримое пространство цеха, упирались в пауки незаконченных котлов, в кучи узлов, приготовленных под монтаж, цепляли на свои ленты радужные столбики дыма, струисто поднимающиеся над сварщиками, заглатывали искристую мелочь у карборундовых точил и абразивов, и все это, как показалось Генке, к нему, к нему, и уже нельзя было поверить, что столько пыли надобно лишь для добавки в плавящуюся стружку.

— Я вам не железный кибер, пахать в таких условиях, — указал Генка на этот неистощимый транспортер своей драчовой пилой.

— Жми, дорогой, жми, — убедительно посоветовал Гриша.

Сердиться на Гришу нельзя. И здесь, у тисов, ему не легче, а еще в барабан котла придется лезть. Тоже его работка — развальцовывать трубы. Лежачая работка. Давно придумали, когда еще и паровозов, наверное, не было. Втиснется Гриша в барабан, сунут ему туда «вертушку» на воздушном шланге, дальше сам выкручивайся. В том барабане крупному кролику негде поместиться, а надо работать. Надо вставить «вертушку» в торец трубы, который вот тут они опиливают, включить воздух и шуровать этой «вертушкой», пока труба так не привальцуется к отверстию в барабане, что выдержит потом давление горячего пара в восемьдесят две атмосферы.

Девяносто две трубы. Их сосчитать там и то не у каждого духа хватит. А передышки нет, в том барабане не отдыхать — задыхаться. Потому разве можно сердиться на Гришу Погасяна?

Положил Генка свой напильник в самую гущу вьющейся и клубящейся пыли, отряхнул ладонь о ладонь, утер лоб подолом насквозь пропотевшей майки. Подошел к Погасяну, посмотрел на его работу пристально, с уважением. Чистовая обработка — это не то, что драчовой шуровать. При завальцовке малейшая рисочка, чуточная заусеница, пылинка и то сказывается. Зеркально сверкают концы труб после Гришиной обработки. Уметь надо.

— Слушай, кацо…

— Что ты, дорогой, что ты, — укоризненно покачал Гриша головой, ни на секунду не прекращая работы. — Кацо — это у грузин. Я армянин, дорогой мой. Жми-ка ты, жми.

— Армянин, грузин, турок! — рассердился Генка. — Машиной это надо делать.

— Кого… машиной? — не понял Гриша.

— Вот это — машиной! — указал Генка на сверкающий конец трубы.

— Это? — и опять переспросил Гриша. — А это как? Нет, слушай, ты давай жми. А? Прошу тебя, график летит.

— Машиной! Можно машиной! — крикнул Генка, пристукнув кулаком по Гришиным тисам. — Можно, понятно тебе? Машиной, ясно тебе? Смотри сюда! Два карборундовых круга на параллельных осях, на консольных планшайбах…