Абдурахман Абсалямов - Огонь неугасимый

— Смотри, Хисами-абы, как бы не пришлось каяться! — зло бросил Ильмурза.

Ихсанов побледнел, нижняя губа у него задрожала, водянистые глаза еще больше вылезли из орбит.

Подумав, Хисами велел ему заглянуть вечерком, и на другой день, когда Ильмурза пришел, сунул ему справку. Повертев бумажку, Ильмурза сказал, что впервые слышит о таком заводе в Казани. Хисами даже не покраснел и ответил, что пока сойдет. Ильмурза вспомнил слова одноглазого: «Хоть самую пустяковенькую…» — и опустил бумажку в карман.

— Только уговор, Ильмурза, я тебя не знаю, и ты меня тоже, — сказал Хисами, провожая его.

— Могила! — заверил Ильмурза и приложил руку к груди.

Одноглазый прочитал справку, сказал: «Прекрасно», — и назавтра же пригласил его на работу. И, рассмеявшись, напомнил, что магарыч потом. Но Ильмурза не пошел ни на другой день, ни на третий. На четвертый день одноглазый, встретив его мельком на улице, поинтересовался, почему Ильмурза не выходит на работу, и предупредил, что теплое местечко может уплыть. Ильмурза солгал, что болел, и они условились встретиться завтра. Но наутро Ильмурза опять раздумал. С той минуты, как Ильмурза с ложной справкой в кармане вышел из дома Хисами, в его мозгу зашевелились никогда туда не залетавшие удивительные мысли. Как ни гнал он их от себя, они преследовали его, назойливые, как мошкара. Услышав, что вслед за Зубковым арестован и Хисами Ихсанов, Ильмурза окончательно понял, что все эти дни стоял на краю пропасти. Сделай он еще один неверный шаг, и полетел бы в пропасть, а нет, так его столкнули бы туда Хисами или этот одноглазый. Говорят, в чью арбу сядешь, того и песни петь будешь. Пусть он знал, что все эти Хисами нечисты на руку, пусть порой прибегал к их помощи, все же он, Ильмурза, какой бы ни был непутевый, не мог воровать, запускать руку в государственный карман. И вместо с тем холодная дрожь прохватывала его при одной мысли, что ему придется выйти и повиниться перед всем народом, особенно в такое трудное для завода время. Но меньше пугало его и возвращение на целину.

После нескольких дней метанья и мучительных раздумий Ильмурза порвал справку и отправился к покинутой им девушке, на коленях моля простить его. Но она не поверила ему и не простила, а лишь разрешила после долгих просьб взглянуть на ребенка. Сняв шапку, Ильмурза постоял возле кроватки и молча вышел. Еще два дня прошатался по улицам. И наконец решил: легче просить прощения у далеких целинников, чем держать ответ перед заводским коллективом, где его знал каждый.

— Я решил уехать, отец.

— Куда? Опять искать счастья?

— Да, опять искать счастья… Но поверь, не за легким счастьем отправляюсь я сейчас…

Сулейман пристально вглядывался в сына.

— Что скажешь, отец? — спросил Ильмурза, не выдержав испытующего, беспощадного взгляда отца.

— А что, если вернешься оттуда через месяц-другой, заполучив хорошие справки?..

— На этот раз не вернусь, не бойся.

— Э-э… — Сулейман заходил из угла в угол. — Этот раз… тот раз… га… — И вдруг, резко повернувшись на кривых ногах, встал перед сыном. — Крепко подумал?

— Крепко, отец…

Сулейман-абзы снова заходил.

— Может, еще какую кривую тропинку таишь, га?

— Нет, отец, больше некуда мне податься. Одна прямая дорога мне осталась. Спасибо, что помог найти ее, открыл глаза…

Сердце у Сулеймана дрогнуло, но он и виду не показал.

— Ну, смотри, Ильмурза, — погрозил он пальцем. — Коли у тебя опять гайка ослабнет, лучше и не переступай этого порога. Ветрогоны в нашем доме не в почете.

На кухне поднялась суета. Это пришла Ильшат.

— Когда едешь? — спросил Сулейман Ильмурзу.

— На этой же неделе.

— Ладно. Об остальном после… Пойдем Ильшат встретим.

Ильшат уже успела раздеться. Сулейман-абзы взглянул на ее увядшее лицо и закусил губу. Точно откололи краешек от сердца.

Расспросив о здоровье, Ильшат посетовала:

— Совсем чураетесь нас, не проведаете даже. Нельзя так, хоть и обиделись.

— Как зять? — спросил Сулейман, пропустив мимо ушей последние слова дочери.

— Врачи говорят, нервное потрясение.

— Га… — Сулеймаи-абзы захватил бороду в горсть. — У нас тоже бед да беспокойства хватает, дочка. Вот Ильмурза…

— Слышала…

Сулейман поинтересовался, как Альберт.

— Ох, отец, и не спрашивай. — Ильшат вытерла слезы. — Уму непостижимо, что натворил этот ребенок. Отца опозорил. И меня и себя погубил.

— Когда суд?

— Назначили было и опять почему-то отложили… Отец, я пришла с тобой посоветоваться. Как по-твоему, если поговорю с Баламиром? Защитник Альберта считает, что все зависит от того, как на суде покажет Вафин.