Игорь Озимов - Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3

— Так вот, Анисья, не легкую нам надо решить задачу. Не пойдет Ольга от меня к тебе. А захочешь силой заставить — совсем не взлюбит…

— Господи, что же делать? Не могу я без нее…

— А мне, думаешь, легко будет без Ольги? Ты молодая, у тебя еще вся жизнь впереди, а что у меня?

— Как же быть? — с тоской проговорила Анисья. И вдруг, вся просветлев от новой, пришедшей ей в голову мысли, радостно потянулась к Савельевне. — Переезжайте с Оленькой в Шереметевку. Втроем будем жить! У меня дом большой, всем места хватит. Солнца-то сколько у нас! А яблок, арбузов, дынь!

Савельевна ничего не ответила. Ей солнца хватало и в Ладоге. А самая лучшая земля была та, где она прожила всю свою жизнь, — ладожская.

Ночью Анисья долго сидела у кровати Оленьки и рассказывала ей об отце, погибшем на фронте, о том, как эти годы она жила одна в большом пустом доме, как бросила все свои дела, всё свое хозяйство, чтобы поскорее добраться до Ладоги. Оленька заснула, чувствуя у себя на голове ласковую материнскую руку и впервые в жизни подумав о том, что вот и у нее есть мать, которая ее, наверное, очень любит.

Анисья легла рядом на полу. От туго набитого сенника пахло степью. Сквозь дремоту она увидела дочь совсем маленькой, трехлетней, какой та была в войну. Анисья встрепенулась. Ой, не раскрылась ли Оленька? Она поднялась, поправила Оленькино одеяло и снова легла. Война, потеря Оленьки, ее поиски, — да не привиделось ли это ей в долгом тяжком сне? С этим ощущением она снова заснула.

С улицы ворвался утренний холодок. Савельевна открыла глаза и увидела Анисью. Гостья уже встала, затопила плиту и теперь убирала свою постель. Она вынесла на крыльцо сенник и, вернувшись, поставила на плиту чугун, потом накрыла на стол и присела к окну чинить Оленькино платье. Всё она делала ловко, быстро, проворно, и это не могло не вызвать одобрения Савельевны. И, наблюдая за Анисьей, Савельевна с горечью подумала: вот какая опора в жизни нужна Оленьке. Молодая, красивая, сильная мать. А ты, старая, думаешь о себе. Привыкла к тебе девчонка, привязалась, может и верно, дороже матери ты ей. Но что с того! Долго ли еще по земле ходить тебе? Хочешь чтобы опять осиротела Ольга? Верни ее матери. Отдай, забудь о себе!

Савельевна поднялась и, спустив на пол босые ноги, подошла к Оленькиной кровати:

— Вставай, внученька.

— Пусть поспит! — Анисье было жалко девочку.

— Надо лошадь запрячь, с утра удобрения возить.

— Я сама схожу. Далеко конюшня?

— Пока ты, матушка, конюшню найдешь да объяснишь, кто ты да откуда, много времени пройдет. Да и так уж приучены у нас ребята: когда надо, с нами вместе встают и, что требуется, делают…

— Еще зашибет ее лошадь.

— Не зашибет. Ей только дай самой запрячь да проехать по деревне.

Когда Оленька, накинув платьице, побежала на конюшню, Савельевна не спеша умылась и сказала, вешая на гвоздь расшитое узорами полотенце:

— Так вот, Анисья, думала я, как нам быть с Ольгой, и решила…

— Не разлучай ты нас. Я мать. Не жизнь мне без Оленьки. — Анисья бросилась к Савельевне.

— Ты слушай, — строго сказала Савельевна: — Ольга твоя и с тобой будет. Понятно?

— Со мной! — А не ослышалась ли она? Так ли поняла? — А она пойдет?

— С матерью да не пойти!

И всё же Анисье еще не верилось, что Савельевна уступила ем Оленьку, и, полная смущения, не зная, как ей отблагодарить старую женщину, отдающую ей самое дорогое в жизни, растерянно спросила:

— А вы? Как же вы без Оленьки? Поедем с нами…

— Пустое, — решительно отказалась Савельевна. — Мне промежду вас становиться нельзя. Пойдут ссоры, споры. Только девчонку измучаем. — И деловито спросила: — Тебя надолго колхоз отпустил?

— Время летнее, горячее… На огороде всё поспевает, да и дом без присмотра.

— Стало быть, пора в дорогу! И хозяйству польза, и расстройства будет меньше.

К дому на шустрой серой лошаденке лихо подкатила Оленька, спрыгнула с телеги и крикнула еще с крыльца:

— Бабушка, куда ехать за удобрениями?

— Никуда, сама поеду.

— Тогда я пойду сено грести. Вчера на пойме уже начали косить.

— Ты постой. Тебе не до сена теперь будет. В дорогу собирайся. Поедешь с матерью домой…

Оленька удивлена. Домой? Как же так? Разве можно из дома ехать домой? Скажет же бабушка! И вдруг всё поняла. Мать забирает ее из Ладоги, разлучает с бабушкой, хочет увезти в Шереметевку. Нет, не уедет она от бабушки. А бабушка подходит к ней совсем близко, улыбается, гладит руки и говорит, целуя в лоб: