Петр Замойский - Восход

— Слушаю, начальник, — полунасмешливо ответил он. — Больно вы строгие стали.

— Строгость ты еще испытаешь, когда не выполнишь. А Климова доставь в город. Кстати, что делается в салотопне?

— А что? — вскинулся он.

— Там из трубы дым идет. Сало, что ли, топят?

— Не может быть!

Тут вмешалась жена, державшая ребенка на руках. До этого она молчала, посматривала то на меня, то на своего мужа.

— Знамо, небось самогонку гонят, че-ерт. Сходи-ка.

Председатель обругал жену самыми последними словами. Из их перебранки я понял: председателю хорошо известно, что делается в салотопне. Предложил тут же идти ему со мною.

Андрей, увидев нас вдвоем, забеспокоился, но я сказал ему, чтобы он ехал вперед.

— Догоню.

Он с большой радостью согласился.

В салотопне, когда мы вошли, была суета. Суетились двое, что-то отыскивая и ругаясь. Климов продолжал спать, хотя его усиленно будили, били ногами в бока.

— Что такое? — спросил председатель. — Кто тут? Что делают?

— Украли, Дмитрий Григорьич.

— Что украли? — встревоженным голосом спросил председатель.

— Все три бидона.

— Как все три?

— Ну да. И твои два.

Председатель вспомнил, что я здесь, и заорал во все горло:

— Что вы болтаете зря при чужом человеке!

Я вышел за ворота, как бы ничего не слышал. Председатель оглянулся и, предполагая, что я ушел совсем, принялся распекать их:

— Как же вы так, ротозеи? Кто же мог это сделать? Ведь мои тут два пуда.

— Ей-богу, как скрозь землю.

— Может, он? — спросил председатель, и я догадался, что он говорит о Климове.

— Не могет. Совсем без ног. И три бидона. Как он их донесет? Кто-нибудь из деревенских.

Мне все стало ясно. Войдя, я спросил:

— Что у вас за шум?

Увидев меня, мужики опешили.

— Это кто?

— Из уезда, — ответил председатель. И, обращаясь ко мне, строго заявил: — Вот, товарищ Наземов, на месте преступления захватил. Гляди. И котел горит, и самогон в ведре. Видать, только начали.

— Что ж, — сказал я, — они начали, а ты кончай. А все, что приказал, выполни в срок.

— Теперь-то я выполню, — злобно пообещал председатель.

Время приближалось к полудню. Ярко светило солнце.

Лишь кое-где в далекой синеве неба парили неподвижно тонкие, как бы расчесанные, прозрачные облака.

Ветер еще колыхал по обочинам дороги цветущую рожь. При сильном порыве над полосами ржи поднималась мелкая желтая пыльца сухого цветения. Рожь была хорошая, крупная в соломе и колосе. Последние дожди сильно выручили, и хотелось, чтобы всюду, на всех полях зрела и волнами перекатывалась такая рожь!

— Поспевай, матушка, зрей, — шептал я. — Перетерпим еще месяца два, и тогда мы будем сильны.

Далее шли поля яровых хлебов: овес, просо, чечевица.

Овес у дороги, где хлеба всегда родятся гуще, был темно-зеленый, высокий, крупный в стебле и уже выбросил кудрявые кисточки. Они нежно шелестели, будто что-то шептали, и задорно задевали друг друга. Смотришь на овсяное поле, особенно когда уже полный налив, — и неисчерпаемая радость вселяется в сердце, и чувствуешь бодрость во всем теле, будто утром — рано, до солнца — выкупался в прохладной воде. Кисти овса, свисающие гирляндами, кажутся хрустальными.

А как хорошо до восхода солнца косить овес, захватывая острой косой с грабельцами, и класть его в ряды. Ровными, как холст на лугу, ложатся эти ряды.

Молотить овес тоже весело. Два-три хороших удара цепом — и сноп уже осыпает с себя серебристые крупные зерна. Они взлетают и, падая, обсыпают голову, брызгают в лицо.

Люблю овес — хороший, белый, крупный.

Люблю овсяный кисель — горячий, пахучий, сдобренный конопляным маслом…

Поднялись и просяные загоны. Широколистые стебли уже отошли от земли и тянутся вверх, пытаясь догнать овес. Но просяным посевам яростный враг — сорная трава. Просо нежно, как младенец, чувствительно, оно любит мягкую, влажную землю и боится соседства самого жадного врага, пьющего соки земли, — тяжелого осота.

Не менее опасное соседство для проса — березка-ползунок. Она не лезет вверх, как нахрапистый осот или козлец, а лукаво стелется понизу, воровски прячась под листьями. Лишь когда ей самой становится тесно внизу, она длинными нитями со множеством нанизанных бело-голубых чашечек цветов обвивает просяные стебли и душит их.

Не легко выдрать из земли березку, оторвать ее, снять со стеблей проса. Цепко держится этот паразит за жизнь.

А там, где просо посеяно на низинах, на кислой почве, буйно растет красностволая кислица, похожая на гречу. Кислица — дружное семейство. Она идет сплошной стеной, давя собою не только просо, но и сорные травы.